Почему за шестьдесят верст пошла ко мне искать пристанища? Можете вы себе это представить, господин Лутц? Да разве может вам такой ужас прийти в голову? Боже милосердный, подумать только — нам, простым людям, приходится такое слышать про барина, про важного барина, который во всех школах на свете обучался и господа бога, его святое слово, должен лучше знать, чем мы все, сколько бы нас пи было! И такое приходится слышать про мать, родную мать, жену моего покойного брата Сийма, с которой бедный мой брат прожил двадцать пять лет в законном браке! Как подумаю об этом — голова кругом идет, сердце замирает!.. Говори, Лена! Расскажи все, не стыдись! Господин Лутц человек порядочный, сердце у него доброе — он нам совет даст, а то и поможет. Не стесняйся, деточка!
Румянец покрыл щеки девушки; она опустила глаза и ответила срывающимся голосом:
— Тетя, ты же знаешь теперь, как все было,— расскажи сама!
— Не могу я про такие страшные дела говорить! — воскликнула Тийна.— Я все расскажу в двух словах, но ты должна хорошенько объяснить, что да почему, а господин Лутц пусть потом скажет — есть ли у них право по закону божьему и царскому так поступать! Слушайте же, господин Лутц! Эта девушка бежала в город потому, что барии покушался на ее честь! А мать ее была с барином заодно, да и волостной старшина с ними...
Глаза Лены испытующе скользнули по лицу молодого I человека, словно она боялась заметить у него надменна удивленное выражение или двусмысленную усмешку. Ног заметив, что лицо подмастерья етало серьезным, очень серьезным, и брови его нахмурились, девушка почувствовала, что у нее отлегло от сердца.
— Кто этот помещик? — спросил Матиас.
— Барон Ризенталь.
Стул под Матиасом скрипнул — молодой человек чуть не вскочил. Но потом уперся руками в колени и, подавшись всем корпусом вперед, так и замер па месте. В голосе его прозвучала дрожь еле сдерживаемого волнения.
— Какой барон Ризенталь? Из поместья Р. в Ляне-маа?
— Он самый.
— Как, этот старик?
— Нет, не старый барон, а молодой,— ответила девупь ка.— Мыза теперь принадлежит молодому барину.
— Молодой Ризенталь... его зовут Готхард?
— Да... Выходит, вы знаете этих господ? — спросила Лена.
Матиас Лутц откинулся па спинку стула так, что она затрещала. Глаза его блеснули как-то особенно, лицо покрыла странная бледность, от которой он сразу стал как бы старше... Знал ли он этих господ? О да! Он однажды столкнулся с ними. Они даже доводились ему кровной родней... В Таллине он их несколько раз видел: старого барона как-то в марте около кредитной кассы, молодого — в первый раз в форме ученика вышгородской школы, прогуливающимся по улице Пикк, а потом — уже студентом, в трехцветной шапочке с зеленым верхом, сидящим в огромном дилижансе, который должен был везти корпорантов «Эстонии» в Тискре на студенческую пирушку — «коммерш». Майт Лутс их, конечно, узнал, но они не узнали Майта Лутса.
— Я слышал об этих господах,— ответил Матиас на вопрос девушки.— Наша Тийиа, оказывается, родом из волости Р., а я и не знал... Но расскажите мне о себе. Я вам охотно дам совет, если только смогу.
Лена, видимо почувствовав к нему доверие и собравшись наконец с духом, стала говорить. Краска на ее лице сменялась бледностью, порой крупные блестящие слезы катились из глаз, а в иных местах она никак не могла заставить себя вымолвить слово. Тогда Тийна приходила на помощь девушке и продолжала говорить за нее, пока и сама не оказывалась в затруднении, так что ей приходилось обращаться к Лене с новыми вопросами.
Вот что услышал Матиас от этих двух рассказчиц.
Покойный отец Лены, Сийм из Лийвапалу, арендовал в волости Р. маленький участок земли. У него было трое дочерей, и самую младшую, Лену, когда ей было восемь лет, он с разрешения помещика отдал в услужение в няньки к госпоже кистерше. Лена была девочка бойкая и смышленая. Она научилась от старших детей кистера * говорить по-немецки; кроме того, старшая дочь кистера, дававшая уроки двум своим братцам и сестренке, заметила любознательность Лены и обучила ее грамоте и рукоделию. Матиас и сам заметил по складу речи молодой девушки, что она имеет кое-какое образование.
Прошло несколько лет, и девушка стала настолько полезной в доме кистера, что ее не отпустили и тогда, когда ребенок, которого она нянчила, уже вырос. К тому же старшая дочь кистера вышла замуж, и хозяйке дома понадобилась помощница. Так Лена и осталась даже после конфирмации не то горничной, не то швеей у кистера и жила бы там, наверное, и по сей день, если бы ее не заставили уйти насильно.
Между тем на семью девушки обрушились один за другим тяжелые удары. Смерть унесла отца, а вскоре и двух сестер. Матери пришлось оставить усадьбу и идти в батрачки к чужим людям.
За два года до этого барон Ризенталь передал мызу Р. своему единственному сыну и наследнику, а сам жил либо в Таллине — здесь у него был на Вышгороде большой дом,— либо за границей, где лечился от ревматизма, Старшая дочь барона вышла замуж за помещика, а младшая — как говорили, тоже уже невеста — жила у родителей. Таким образом, в поместье Р. молодой барон жил и правил один, а отец, мать и сестры наезжали к нему временами погостить. До этого он два-три года провел в Тарту, отведал студенческого житья не столько ради науки, сколько потому, что так было принято; затем, поселившись у отца, немного пригляделся к сельскому хозяйству и теперь небось втайне благодарил бога за то, что болезнь заставила старого барона передать ему бразды правления на несколько лет раньше, чем он надеялся. Поговаривали, что он, как и полагалось в те времена богатому молодому помещику, полной чашей вкушает радости жизни и что он уже обручен с какой-то молодой графиней, которая принесет ему в приданое большие деньги и обширное поместье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111