Тут чей-то заплетающийся язык ронял грязные, бранные слова; там за столом вели серьезную, разумную беседу. Один смеялся — что добрый конь ржал, другой мерзко ругался, третий тихо затягивал песню, четвертый зевал или дремал, склонившись на край стола. Ссоры случались не часто. Даже самые грубые натуры были связаны между собой теми нитями, которые порождаются общими интересами, и братские узы соединяли немца, латыша и эстонца, католика и протестанта, задиру и тихоню.
Лутц и Губер ушли из харчевни довольно поздно. Внизу, в передней, они при свете спичек прочли на черных грифельных досках фамилии мастеров, нуждавшихся в работниках, и подмастерьев, искавших работы. Такие доски висели в то время в каждом трактире. Они помогали создавать рынок труда между работодателями и работниками. Подмастерье, приехавший из другого города, зайдя в харчевню, тотчас же записывал свою фамилию на доске, и мастер, подыскивавший себе работника, мог ее прочесть; если среди подмастерьев, остановившихся в харчевне, мастер не находил себе подходящего, то писал на доске свою фамилию, и безработный подмастерье, пришедший в трактир после этого, мог предложить мастеру свои услуги.
— Ага, Виттельбах ищет еще двух подмастерьев, сказал Губер, держа спичку над фамилией своего мастера.— Его дела здорово идут в гору, и ты, Лутц, тоже повинен в этом. Он будет большим негодяем, если не вознаградит тебя по-королевски! Раньше пригоршнями черпал, теперь гребет лопатой... Тьфу, черт, и все добро когда-нибудь достанется этому оборотню! Не будь я таким дураком, я бы вырвал у него добычу прямо из пасти...
Лутц не произнес ни слова.
Быть может, он и себя в глубине души считал глупцом? Быть может, и в нем закипала желчь при мысли о том, что богатую добычу, которую он уже крепко держал в руках, теперь поглотят жадные челюсти хитрого соперника?
У него действительно было над чем задуматься.
Человек, в эту минуту покидавший харчевню, похоронил здесь богатство, которое могло бы вскружить голову любому подмастерью. А вместе с золотом он похоронил и все блестящие мечты о почестях и славе, о легкой, веселой жизни. Впереди его ждал труд, только труд да серые заботы.
А что он получил взамен?
Матиас и сам пока не знал.
Он шел на авось.
16 ПОСЛЕДНЕЕ ОБЪЯСНЕНИЕ
Как ни надеялся Матиас Лутц избежать мучительного свидания с Бертой и порвать с нею, послав ей письмо из безопасного укрытия, надежды эти, к сожалению, не сбылись. За день до отъезда в деревню, в воскресенье утром, он через Лийзу получил от мамзель Виттельбах приглашение явиться наверх, в квартиру мастера. Хозяин и хозяйка отправились в церковь, а дочь, сославшись на головную боль, осталась дома одна.
В сердце Матиаса сразу зашевелилось дурное предчувствие. Он заранее опасался за сегодняшний день, так как Берта в последнее время часто отказывалась идти в церковь, чтобы повидаться с женихом в отсутствие родителей. А сейчас она к тому же знала, что Матиас должен завтра уехать надолго. Едва Лутц шагнул было за порог, собираясь сбежать из дому, как Линза перехватила его и передала снос секретное поручение. Спорна у него мелькнула мысль — не заставить ли служанку солгать, что его не оказалось дома, но потом ему стало стыдно перед Лий-зой, и он решил претерпеть все, что пошлет ему судьба.
Мамзель Берта встретила его в гостиной самой обворожительной из своих улыбок. На девушке было необычайно изящное праздничное платье, волосы уложены в модную прическу, лицо слегка нарумянено и напудрено, глаза горели странным блеском. Всякий, взглянув на нее сейчас, признал бы, что среди дочерей таллинских бюргеров Берта Виттельбах вовсе не относится к числу наименее привлекательных. Одеваться со вкусом она бесспорно умела, как, впрочем, и многие другие.
Мамзель Виттельбах с чувством пожала руку жениха своей теплой рукой, бросив испытующий взгляд на его озабоченное лицо. Матиаса окутало целое облачко сладчайших ароматов, исходивших от одежды барышни. Этот запах раздражал его, но он все же вдыхал его с жадностью.
— Мати, ты до сих пор не выполнил своего обещания,— начала мамзель Берта чуть насмешливо, с ласковым упреком.
— Какого обещания?
— Л ты уже и забыл? — И девица Виттельбах погрозила ему пальчиком.— Ты ведь должен был выведать у папы, что он думает насчет нас с тобой.
— Я выведал... всего несколько дней тому назад,— храбро солгал Матиас.
— И я об этом ничего не знаю!
— Я не хотел тебя огорчать...
— Огорчать?
— Да, выслушав ответ твоего отца, я убедился, что у нас не остается никаких надежд.
— Неужели? — спросила Берта с удивительным спокойствием.— Мой отец дал тебе понять, что он откажет тебе, если ты явишься просить моей руки?
— Да, Берта. Только так и можно было истолковать его не вполне ясные слова. И, я думаю, мы поступим правильно, если свыкнемся с мыслью, что все кончено, что мы должны похоронить все наши планы и мечты. Твои родители возражают против нашего брака так же упорно, как и раньше.
— Мати, ты лжешь!
Огонь ее глаз уже не манил, не очаровывал. Он палил, он жег.
— Почему ты так думаешь?
— Потому что я знаю — мои родители совсем другого мнения. Я как раз и велела тебя позвать, чтобы сообщить тебе эту радостную весть...
— Какую?
— Ведь против нашего брака особенно возражала мама.гА вчера вечером она мне дала ясно понять, что они с папой не будут больше ему препятствовать. Знаешь, что она мне сказала? Вот что она сказала, слово в слово: «Господи помилуй, не навязывать же нам Лутцу свою дочь, раз он сам не просит ее руки! О своих намерениях он нам еще ни слова не сказал, ни прямо, ни обиняком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111