А стоило аристократу появиться в его лавке или мастерской, как хозяин кланялся до земли и уста его источали мед. Мещанин, в особенности торговец, нуждался в помещике — тот был его лучшим клиентом. А как известно, материальные выгоды определяют и мораль, и образ мыслей, и житейское поведение общества. О событиях в Махтра, о паническом бегстве помещиков из Юру в городе говорили со злорадством; немало иронических словечек и метких острот на их счет передавалось из уст в уста. Но как только бюргер сам сталкивался с кем-нибудь из господ и тот начинал жаловаться на свою беду, проклиная негодяев-мужиков на чем свет стоит,— почтенный обыватель усердно поддакивал и подобострастно присоединялся к барской ругани.
Среди горожан с высшим образованием, так называемых «литераторов», были и свободомыслящие люди, которые знали о горе народном, знали о несправедливостях, постоянно чинимых над крестьянами, и высказывали обо всем этом свое мнение и в обществе, и в местах официальных. Идеи свободы, демократии и просвещения, мощным потоком разливавшиеся в Западной Европе, стали овладевать наиболее выдающимися и просвещенными умами и в нашей стране; уже многие приходили к выводу, что своеволие и бесчинства юнкерства — наследие прошлых веков с их жестокостью и произволом — противоречат духу времени, что у горожанина тоже есть свое сословное достоинство, что он может и должен его иметь. Но таких людей было мало, да и в их среде многие в силу экономических или светских связей настолько подчинялись влиянию дворянства или прямо от него зависели, что открыто и действенно выступить против пего не решались. К тому же идейная борьба, которая проходила бы перед судом широкого общественного мнения, была невозможна или, во всяком случае, сильно затруднена. Прессы не существовало, тем более — независимой, свободомыслящей прессы. Вся печать подвергалась суровой немецкой цензуре, к которой косвенно имело отношение и дворянство как правящее сословие. В газету или книгу не могло проскользнуть ни единое слово осуждения по адресу «рыцарства», и если случалось, что за границей что-либо подобное проникало в печать, то продажа такого произведения в пашей стране немедленно запрещалась. Упомянутые нами свободомыслящие литераторы только за рубежом и пытались излить свои наболевшие сердца, хотя их произведения могли читаться только там. Но по крайней мере наши «рыцари» этим косвенным путем узнавали, что о них думают правдивые и гуманные друзья народа, сами в свое время жившие среди прибалтийского дворянства.
Вслед за кровавыми событиями в Махтра, через несколько недель, в Таллине разыгралась страшная трагедия, вызвавшая в городе неописуемое волнение и негодование.
9 ИСТОРИЯ ЛЕНЫ ИЗ ЛИЙВЛПАЛУ
Объяснение Берты Виттельбах с родителями,—когда она призналась им, какая змея гложет ее сердце,— произошло в марте 1858 года. Родители заявили, что им необходимо недели две на размышление: признания дочери никак не укладывались у них в голове.
Но вместо двух недель прошло уже два месяца, а родители все еще не объявили своего окончательного решения.
Дело в том, что супруги Виттельбах в хитрости нисколько не уступали влюбленной паре. Они для того только и потребовали себе времени на размышление, чтобы принять против грозившего им «несчастья» все меры, какие только смогли придумать.
Прежде всего они поделились этой зловещей тайной с ближайшими родственниками и призвали их себе на помощь. Был выработан единый стратегический план. Старшая дочь Виттельбах — госпожа Эмилия Штернфельд, ее муж, две пожилые тетки и один весьма почтенный дядюшка должны были попытаться воздействовать на Берту, убедить ее побороть свою «болезненную страсть» и не выставлять себя и всю родню на посмешище целому городу. Но Берта осталась глуха ко всем дружеским советам, увещеваниям и горячим мольбам и непоколебима, как скала. Тогда снова был созван семейный конгресс — чуть ли не четвертый или пятый на протяжении двух месяцев — и решено было испробовать последнее средство, заключавшееся в следующем.
У Берты была в Петербурге замужняя двоюродная сестра. Ее муж был богатый торговец, и они жили на широкую ногу. Быть может, в этом доме, где веселье бьет ключом, где бывает столько гостей, несчастная Берточка каким-нибудь путем найдет себе исцеление, так думали родители и их советчики. Может быть, если подвернется счастливый случай, девушка отдаст свое заблудшее сердечко какому-нибудь столичному молодому человеку своего круга, а если этого и не случится, то она, по крайней мере, будет удалена от своего опасного здешнего «идеала», шумные петербургские удовольствия отвлекут ее мысли, и, возможно, чувство ее охладеет настолько, что она будет больше прислушиваться к предостережениям и наставлениям родных. Столичной родственнице все эти соображения были изложены в секретных письмах; она должна была пригласить Берту к себе погостить и со своей стороны сделать все возможное, чтобы достигнуть нужной цели. Петербургская дама, к счастью, тотчас же согласилась. Она ответила удрученным родителям веселым письмом, в котором обещала даже, что через две недели Берта сможет разослать всем карточки с извещением о своей помолвке, и в них вместо имени Матиаса Лутца будет фигурировать какое-нибудь другое, гораздо более звучное имя.
Берта сначала отказывалась ехать, но потом уступила.
Она прекрасно понимала замысел родителей и всей прочей родни и думала так: поеду, отведаю столичных удовольствий, а потом вернусь, ни капельки не изменив своих намерений,— тогда у родных последняя надежда рухнет и сопротивление их будет сломлено.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111