Как ни противилась Лена всем этим подношениям, ей их навязывали так настойчиво, что отделаться было невозможно. Помня о своей матери, она не осмеливалась сердить барина.
Когда, по мнению барона, сердце девушки было достаточно смягчено щедрыми подарками, он стал действовать прямо. Он просто объяснил Лене, каковы его намерения, и нарисовал перед ее глазами картину — что ожидает ее самое и ее мать в том или другом случае: либо веселая, легкая жизнь и достаток, либо беспросветный, тяжелый труд и нищета.
Совершенно ясно, как пошло бы дело дальше, не случись тут в волости события, которое как бы явилось для Лены предостережением и пробудило в ней непреодолимый ужас перед этим человеком. В страшных мучениях умерла от родов молодая красивая крестьянская девушка. Все знали, что она была жертвой молодого барона. Душераздирающие вопли несчастной, разносившиеся по всей деревне, врезались Лене в память; они постоянно звучали у нее в ушах, как только соблазнитель приближался к ней, и заставляли ее сопротивляться с железным упорством.
У Лены от стыда выступили слезы на глазах, когда она, рассказывая, дошла до этого места, и старая Тийна попыталась ей помочь; но девушка вскоре успокоилась, заметив, что ее слушатель ни единым движением не выказывает никаких других чувств, кроме гнева. Сосредоточенный взгляд Матиаса казался обращенным внутрь, лицо было бледно, уголки рта нервно подергивались.
На мызу Лене больше нельзя было ходить, если она действительно хотела спастись от несчастья, которое ее юное воображение рисовало в еще более жутких красках. Она твердо заявила матери, что скорее пойдет на поле навоз возить и, если уж на то пошло, с голоду помрет, чем пойдет па мызу шить. Мать стала ее уговаривать. Ну, не глупо ли отказываться от хорошей жизни и богатых подарков! Барон ни ее, ни мать потом в беде не оставит, он будет о них до самой смерти заботиться. Это он несколько раз говорил. И больше того: он обещал дать Лепе хорошее приданое, и она все равно сможет выйти замуж, что бы там ни случилось.
У Лены больше не было матери. Женщина, которую она называла своей матерью, продала ее. С болью в душе подумала девушка о том, что она одинока в этом мире и неоткуда ей ждать помощи и защиты. Если еще можно было спастись, то надо было спасаться самой. Но как? Сколько она ни ломала голову, ни к какому решению прийти не могла. У нее, правда, сразу же явилась мысль бежать, где-нибудь спрятаться. Но когда она все арезво обдумала, то не могла не признать, что помещичья рука простирается куда дальше, чем могут унести беглого крестьянина его ноги. Куда пойдешь без разрешения барина? Где тебя примут без свидетельства?
Несмотря на попреки и брань матери, Лена следующие два-три дня не ходила на мызу. И вот уже старшина тут как тут! Этот человек, по-видимому, вел кое-какие частные делишки молодого барина отчасти из раболепия и страха перед ним, отчасти ради щедрых чаевых. Он явился с весьма официальным видом и кратко объявил последний приказ господина барона: Лена Паю должна немедленно приступить к своей работе, не то се ждет порка, у старухи же будет отобрана хибарка, не говоря уже о всяких прочих последствиях. Затем старшина вступил с матерью Лены в какие-то длительные и, по-видимому, весьма дружественные тайные переговоры, а когда он ушел, старуха опять начала уговаривать и уламывать дочь, то и дело проливая обильные слезы. Лена не отвечала ей ни слова. Угроза, которую велел ей передать барон, вдруг сразу укрепила ее решение. Лучше умереть, чем очутиться на барской конюшне, под ударами розог. Не могло быть никаких сомнений в том, что барон осуществит свою угрозу, если Лена будет продолжать ему противиться. Иначе вышло бы, что она взяла верх над барином, а этого помещичий престиж никак не допускал.
В ту же ночь Лена бежала из дому. Вечером, когда мать заснула, девушка наспех связала в узел кое-что самое необходимое из одежды, надела свое лучшее платье и ушла.
Она знала, куда идти: в город. Раздумывая, как бы спастись, она вспомнила о тетке. Отец Лены всегда с большой любовью отзывался о своей сестре, которая когда-то служила горничной у господ, вместе с ними попала в Таллин да там и осталась; Лена видела ее несколько лет назад, когда та, приехав в деревню, навестила девочку в доме кистера. Лене запомнилась фамилия нынешних хозяев Тийны — Виттельбах, потому что старшая дочь кистера, обучавшая Лену, знала эту семью и часто говорила о дочерях мастера. Лене теперь казалось, что город — единственное место, где она может найти защиту, если ее вообще можно где-либо найти. Если тетя сама не в силах будет помочь, то, возможно, она знает более влиятельных людей, которые в состоянии это сделать. Прежде всего беглянке надо было где-нибудь укрыться.
Когда Лена кончила свою грустную повесть, Матиас Лутц долго не говорил ни слова. Он думал о Ризенталях, о своей матери, о самом себе, о судьбе этой молодой девушки. В ушах его эхом отдавался горестный возглас старой Тийны: неужели могут такие дела твориться перед лицом законов божьих и человеческих? Неужели один человек может душить другого — и никто ему не запретит? Гнев переполнял душу Матиаса; он упорно думал, что предпринять для спасения этого преследуемого, затравленного существа, этой несчастной девушки, которая сейчас стоит перед ними, дрожа от стыда и страха, и с мольбою смотрит на них.
— У вас в деревне или дома кто-нибудь может догадаться, что вы ушли в город? — спросил наконец Матиас, как будто очнувшись от сна.
— Не думаю,— ответила девушка.— Я ведь раньше никогда не бывала в городе. А что у меня здесь есть тетя, об этом знают, кроме матери, может быть, еще только несколько человек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111