Но если не срабатывают даже эти дарован
ные природой регуляторы, в конечном счете может не выдержать сама психик
а. Вот именно здесь-то, как кажется, и наступает безумие.
Психика Ц это то, что унаследовано нами еще от животного царства, чудо же
нравственного чувства принадлежит уже совершенно иным Ц высшим Ц изм
ерениям нашего бытия. Там, где грубо насилуется это чудо, в конечном счете
ломается психика, и само безумие парадоксальным образом обнаруживает с
ебя победой совести. Увы, такой, от которой всем окружающим зачастую стан
овится еще горше…
Кто видел сохранившего душевное равновесие палача?
Меж тем история сохранила память о переменах в облике самого Иоанна. Изм
енениях, которые сопроводили принятие тех страшных для России решений, ч
то знаменовали собой начало опричнины. «Опишем здесь наружность Иоанно
ву. Он был велик ростом, Ц пишет Карамзин, Ц строен; имел высокие плеча, к
репкие мышцы, широкую грудь, прекрасные волосы, длинный ус, нос римский, гл
аза небольшие, серые, но светлые, проницательные, исполненные огня, и лицо
некогда приятное. В сие время он так изменился, что нельзя было узнать его
: на лице изображалась мрачная свирепость; все черты исказились; взор уга
с; а на голове и в бороде не осталось почти ни одного волоса, от неизъясним
ого действия ярости, которая кипела в душе его.»
Вот только действием одной ли ярости могут быть объяснены эти столь рази
тельные перемены?

«Ах! Чувствую: ничто не может
нас
Среди мирских печалей успокоить;
Ничто, ничто… едина разве совесть.
Так, здравая, она восторжествует
Над злобою, над темной клеветою. Ц
Но если в ней единое пятно,
Единое случайно завелося,
Тогда Ц беда! Как язвой моровой
Душа сгорит, нальется сердце ядом,
Как молотком стучит в ушах упрек,
И все тошнит, и голова кружится,
И мальчики кровавые в глазах…
И рад бежать, да некуда… ужасно!
Да, жалок тот, в ком совесть нечиста.»

На совести же Иоанна «завелось» отнюдь не единое пятно, она давно уже был
а изъязвлена вся без остатка, и «мальчики кровавые в глазах» застили ему
весь белый свет… Говорят, в здоровом теле Ц здоровый дух, но говорят ведь
и другое: все болезни Ц от нервов, и где нет согласия с самим собой, где нет
мира в собственной душе, не может быть никакого телесного здоровья. Мог л
и сохранить такое согласие этот самозванный палач, когда боль распятого
им народа тяжелой медью, набатным гулом должна была не переставая стучат
ь в его висках?
Не этот ли набат время от времени гнал его к покаянию? История свидетельс
твует: одетый в рубище, часами он простаивал на коленях, вымаливая прощен
ие за пролитую кровь. Правда, молитвенный порыв очень скоро проходил, и он
, как бы стремясь изгнать из памяти только что проявленную слабость, внов
ь «скакал купаться в крови». Видно, и то и другое Ц и покаятельная молитва
и острая жажда чужой непереносимой боли давно уже действовали на него к
ак наркотик, но, как и всякий наркотик, они повелительно требовали постоя
нного увеличения дозы.
Но все же и ему однажды довелось взглянуть в самые глаза возмездию…
Одни говорят, что история не повторяется. Другие утверждают, что она повт
оряется дважды: один раз в виде трагедии, другой Ц в виде фарса. Но вот эта
внезапная встреча с Немезидой повторилась. Конечно, многое зависит от ли
чного вкуса, но в этом повторе, трагедия была потом. Сначала же был если и н
е фарс, то смертельный позор, спасение от которого можно найти либо в петл
е (самоубийство как избавление от позора еще будет в русской истории: про
игравший Крымскую войну Николай I так и не сможет пережить свое унижение),
либо в уничтожении всех его вольных и невольных свидетелей.
28 июня 1941 года, после того, как неожиданно рухнул Западный фронт и пал Минск,
Иосиф Сталин вдруг бросил все и уехал на одну из своих дач. Через нескольк
о дней, первого июля, за ним приехали члены Политбюро, и от приехавших не у
крылось выражение острого страха в глазах встретившего их диктатора: ст
ало очевидно, что все эти дни он ждал своего ареста.
Его бегство можно было бы объяснить паникой и назвать обыкновенным дезе
ртирством, кстати, именно на это и намекает Н.С.Хрущев, впервые сделавший д
остоянием гласности этот факт. Но, думается, все обстояло куда как серьез
ней. Сталин и в самом деле не отличался большим мужеством, но тот эпизод во
все не был проявлением его трусости, не был сдачей перед лицом внезапно о
бнаружившейся всесокрушительной силы германского нашествия. По-видим
ому, это было приуготовление самого себя к смерти. Точнее сказать, к станд
артному в те поры обвинению по пятьдесят восьмой статье в измене Родине,
но, впрочем, тогда это было одно и то же.
Основания для показательной расправы с ним, в духе тех помпезных судебны
х представлений, которые разыгрывал со своими былыми политическими про
тивниками он сам, были вполне достаточные и неопровержимые. В сущности с
остав вины был сформулирован им же самим Ц история оставила для потомко
в его собственные слова, сказанные накануне ухода: «Великий Ленин остави
л нам социалистическое государство, а мы его просрали». В те трагические
дни многим казалось, что и в самом деле таинственная рука уже начертала н
а стене церемониального зала свое «Мене, текел, упарсин». В самом деле, тре
тьего июля начальник германского генерального штаба Гальдер занесет в
свой военный дневник торжествующую фразу о том, что кампания против Росс
ии уже выиграна, на следующий день, четвертого, об этом же заявит и сам Гит
лер (а главы государств так просто словами не бросаются).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76