раскаленные сковороды, печи, клещи, тонкие веревки, п
еретирающие тело, и так далее… Боярина Козаринова-Голохватова, принявше
го схиму, чтобы избежать казни, он велел взорвать на бочке пороха, на том о
сновании, что схимники Ц это ангелы, а потому они должны возноситься на н
ебо.
Все в те жестокие времена вершилось публично, думный дьяк громко зачитыв
ал имена осужденных, палачи-опричники кололи, рубили, вешали, обливали ос
ужденных кипятком. Нередко и сам царь принимал участие в казнях. При этом
неправосудному преследованию подвергались не только главы опальных се
мейств, но и жены, дети казненных, многочисленные их домочадцы; имение отб
иралось на государя.
Были в действительности заговорщиками те, кого поглотил штормовой вал ц
арского остервенения, или нет, Ц сегодня в точности неизвестно. Следств
енные дела того времени не сохранились, поэтому конкретный состав вины,
вмененной им, остается не установленным и по сию пору.
Здесь, как кажется, есть две возможности. Одна объяснить происходившее с
помощью каких-то объективных рациональных причин, другими словами, обра
щением к единым, общим для всех народов закономерностям взаимодействия
государственной власти и оппозиции. В этом случае уже самый масштаб тогд
ашних репрессий обяжет нас предположить существование столь мощного и
свирепого противодействия всем царским начинаниям, которое категориче
ски исключало бы действие каких-то «конвенциональных» средств умиротв
орения диссидентов. «Смерть одного человека Ц это трагедия, гибель милл
ионов Ц это статистика», Ц скажет много позднее циник-политик. За мегав
еличинами же социальной статистики добросовестной мыслью непредвзято
го исследователя принято искать непреложное действие каких-то фундаме
нтальных исторических законов. «Статистика» не возникает из ничего. Мож
ет быть, именно поэтому поколения аналитиков от истории и пытались найти
хотя бы какое-то рациональное объяснение того холокоста, который переж
ивала Россия?
Однако никакого рационального обоснования репрессий так и не будет най
дено никем за все истекшие с того страшного времени столетия.
Тогда остается другое Ц вообще отказаться от поиска каких бы то ни было
объективных причин. Иначе говоря, предположить, что никаких объективных
оснований и не было вовсе… Так, может быть, действительным началом всему
была «…одной лишь думы власть, одна, но пламенная страсть» так и неутолен
ной гордыни одержимого собственным величием самодержца?
«Вы думали, господа, что государство Ц это вы?», Ц так вот же вам? И здесь ж
ивое воображение легко дорисовывает огромную фигу, а то и еще более непр
истойный жест.
Вглядимся в один совершенно неприметный, даже теряющийся за далью време
ни, штрих. В 1575 году, то есть уже после формальной отмены опричнины, больше т
ого, когда само слово «опричнина» особым царским указом окажется вне зак
она, Иоанн поставит во главе земщины, иначе говоря, собственно России, нек
оего крещенного татарского царевича Симеона Бекбулатовича. Этот неизв
естно откуда взявшийся персонаж московских хроник раньше, как утвержда
ют исторические справочники, был каким-то касимовским царевичем (Господ
и, хоть бы знать, что это такое!). Его Иоанн увенчает царским венцом, сам буде
т ездить к нему на поклон, величать его «великим князем всея Руси», а себя
Ц «князем московским».
Поставить на царство совершенно карикатурную фигуру никчемного решите
льно ничем не примечательного человечка Ц это смертельно оскорбить и у
низить всех своих подданных. Ведь патриархальность средневекового общ
ества, из которой, собственно, и вырастает великая и, добавим, довольно кра
сивая, если за нее шли на смерть тысячи и тысячи понимавших толк в чести лю
дей, монархическая идея, порождает в миру настоятельную потребность в го
сударе, подчинение которому обусловливается отнюдь не только совершен
ием над ним каких-то таинственных религиозных обрядов. Водителем народа
, его защитником и судьей в принципе, то есть уже «по определению» каких-т
о вечных надмировых устоев, не может стать случайный человек. Ритуал воц
арения не может, не должен, не вправе (нет, даже не в людском, а именно в высш
ем, небесном, праве) совершаться над недостойным. А значит, кроме сокрытог
о сакрального своего содержания, он просто обязан представать как форма
прямого удостоверения того, что все требуемые самим духом нации доброде
тели в полной мере, что говорится априори, наличествуют у того, кто его маг
ией возводится на царство. Не случайно поэтому не только официальные иде
ологи короны, но и само народное мнение поначалу так охотно выдают почти
неограниченные нравственные кредиты едва ли не любому, кто восходит на п
рестол. Такие авансы по существу являются формой психологической самоз
ащиты, формой некоего национального самоутверждения, которую можно был
о бы выразить своеобразным девизом: достойному народу Ц достойного цар
я. (Вспомним родившуюся в эпоху буржуазных революций максиму, которая на
поверку обнаруживает себя как иносказание именно этого принципа: кажды
й народ достоин как раз того правительства, которое он и имеет.)
А здесь еще и татарин! И это на Руси, в памяти которой не зажила боль, вызван
ная давним вражьим нашествием.
Немцы (но думается, что где-то втайне с этим готовы согласиться далеко не
только они) говорят, что самая чистая радость Ц это злорадство, и во всем
здесь явственно различается что-то ликующее, род откровенного восторга
, оргазмический взрыв именно этой самой чистой, кристальной радости глуб
око личного лелеемого долгим томительным ожиданием торжества:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76