Потребовать же от впавшего в опалу подданного, чтобы он сам пришел
к государю принять от него смерть под пыткой, Ц это значило бы замахнуть
ся на нечто такое, что никаким миропомазанием никогда не передавалось ни
одному из смертных. Об этом говорит и то, что право убежища существовало,
наверное, во все времена; даже на подвластной монарху территории его пре
доставляли и храмы, и претендующие на некую экстерриториальность форми
рования. Тем более распространенным оно было за пределами юрисдикции го
сударя. Заметим, и сегодня преследование любого оппозиционера, укрывшег
ося за рубежом, как правило, маскируется обвинением в каком-нибудь банал
ьном уголовном преступлении, и стоит только обнаружиться политической
составляющей и уж тем более тому, что обвиняемому на его родине грозит см
ертная казнь, как беглец тут же получает политическое убежище. Решение о
выдаче или невыдаче государственных преступников оспаривалось всеми р
ежимами, но, как кажется, никем из властителей Ц во всяком случае гласно
Ц не подвергалось сомнению само право на существование этого охраните
льного, может быть, для всей человеческой цивилизации института. Последн
ее обстоятельство как раз и свидетельствует о том, что полномочия любого
вождя кончаются там, где смерть перестает быть абстрактным понятием без
душной политической статистики.
Но здесь мы видим не просто осознание своих прав в извечно запретных даж
е для самых грозных тиранов пределах. Вслушаемся же еще раз: «Почто, несча
стный, губишь свою душу…?». Державный властитель властно простирает свои
права уже не только на гражданское состояние, не только на жизнь своего п
одданного, но и на то, что во все времена принадлежало каким-то иным, незем
ным, высшим сферам. Иначе говоря, здесь обнаруживается явственная претен
зия Иоанна на совершенно особые, недоступные никому другому отношения с
о своим Создателем. Он видит себя уже не только защитником, водителем и су
дьей врученного ему народа, но и неким обязательным монопольным средост
ением между всем подвластным ему людом и Богом. Больше того, это Ц претен
зия на отнесение к своей исключительной компетенции принятия решения о
том, чему надлежит вершиться только на небесах, а чему долженствует выно
сить свой собственный Ц и при этом окончательный Ц вердикт здесь, на зе
мле.
Нет, не слово и даже не дело становится изменой русскому царю Ц изменой о
казывается уже то, что самая душа подданных не принадлежит ему. Полность
ю, без малейшего остатка. А этот факт, разумеется, не скрыть ничем, о нем в ег
о окружении вопиет многое Ц и оглядка на заветы отцов, и ссылка на вековы
е обычаи и законы государства, наконец, просто уверенность в том, что дале
ко не все в его людях подвластно ему, государю, что-то же остается и во влас
ти Всевышнего. А значит, измена и в самом деле гнездится повсюду. Уже самый
воздух этой неблагодарной и недостойной его страны насквозь пронизан и
отравлен ею.
В сущности все это очень по-русски. Именно русской натуре свойственно бе
зоглядно прощать человеку любую вину, если тот всей душой предан нам. И на
оборот Ц ничем не искоренимые подозрения в кристальной чистоте помысл
ов будут сохраняться всегда, где есть явно выраженное отчуждение душ. Не
в нашем национальном характере искать строгое соответствие между объе
ктивным результатом чьих-то действий и столь же справедливым воздаяние
м за них. В мелочной этой калькуляции, как кажется, есть что-то недостойно
е, что-то порочащее нас, и, постоянно обращенным к чему-то вечному и надмир
ному, нам более свойственно судить совсем не по делам, а по помыслам. Ну, а р
езультат? Ц да хрен с ним, с результатом! Именно поэтому карать Ц так без
всякого удержу, прощать Ц так до конца.
Впрочем, в этой, как и в любой другой черте любого другого национального х
арактера, нет абсолютно ничего зазорного; отрицательный этический знак
появляется только там, где переходится какая-то мера. До тех же пор, пока о
на не превзойдена, в любом национальном характере приемлемо все. Без как
ого бы то ни было исключения.
Так стоит ли искать рациональное объяснение действий Иоанна там, где в п
ринципе не могло быть ничего поддающегося трезвому аналитическому рас
чету? Нужно ли искать какие-то происки местничества, если его вообще нико
му и никогда не удавалось искоренить и даже в самых тоталитарных государ
ствах оно цвело, что говорится, махровым цветом? Кроме того, здоровая деце
нтрализация государственной власти в известной мере просто необходима
, об этом здесь уже говорилось. Так нужно ли спорить о том, в какой мере тот н
икогда неискоренимый импульс каких-то центробежных сил, который наличе
ствует, наверное, у любой подвассальной короне единицы (и, разумеется, сох
ранялся в старинных русских боярских родах), угрожал суверенитету монар
ха?
Как кажется, длящийся целыми столетиями поиск рациональных причин сотр
ясавших страну событий являет собой род какой-то всеобщей самозащиты. У
подданных ее порождает интуитивное осознание того, что если им или их от
цам и не может быть вменена ответственность за все злодеяния власти, то в
се же и на них ложится значительная часть вины, ибо никто как они делали во
зможным то кровавое преступное правление. В психологии же любого тирана
коренится желание того, чтобы ему подчинялись не столько за страх, сколь
ко за совесть. Понятно, что это возможно только том случае, если он обладае
т моральным авторитетом, а кому же из тиранов не хотелось верить в то, что
он обладал им в избыточной мере?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76