Идея абсолютной монархии, конечно, рождалась с
амим временем, но ведь и монархи той далекой эпохи Ц это вовсе не деперсо
нифицированные силы истории. А значит, и им были присущи какие-то глубоко
личные мотивы. Мотивы, которые незримо для всех добавляли что-то свое в во
жделение ничем не ограниченного суверенитета.
Но все же должно было произойти и еще нечто такое, что окончательно освоб
ождало бы это глубоко личное от всех внешних оков и противовесов, нужен б
ыл какой-то дополнительный внешний толчок, способный высвободить, након
ец, энергию давно копившегося напряжения.
Как кажется, первый кризис в отношениях Иоанна с его окружением был вызв
ан внезапной тяжелой болезнью, наступившей после возвращения из Казанс
кого похода. В те дни было неясно, сумеет ли он выжить, и в связи с этим встал
неизбежный вопрос о престолонаследии. Царь потребовал немедленного пр
инесения присяги своему сыну от Анастасии. Но многие ближние бояре, сказ
авшись больными, уклонились от целования креста в пользу лежавшего в пел
енках младенца. Ходили слухи, что они «хотели на государство» двоюродног
о брата Иоанна Владимира Старицкого.
Этот сюжет в подчеркнуто контрастных зловещих черно-белых тонах запеча
тлен в знаменитом фильме Эйзенштейна, кадры которого стали не только реж
иссерской, но и операторской классикой.
Колебались многие, среди них и тогдашние вожди Избранной рады: духовник
царя Сильвестр и Адашев. Это, как уже говорилось здесь, в скором времени пр
ипомнится и тому, и другому.
Кризис разрешился, в общем-то, благополучно, в конце концов все присягнул
и царевичу-младенцу. Сам Иоанн выздоровел, но его душевное равновесие бы
ло уже навсегда надломлено. Отныне русский царь будет жить в вечном стра
хе, даже пищу станет принимать только из рук своей Анастасии. Ей же он покл
янется (и до конца останется верен своей клятве), что никогда не забудет по
ведения бояр у его смертного ложа.
Поведение бояр, похоже, никакого удивления у нас не вызывает, в высшем чин
овничьем слое мы привыкли видеть только одно Ц прямую измену государст
венным интересам России. На Сильвестре же и Адашеве останется несмываем
ое ничем пятно двурушничества, многие (до сих пор) будут обвинять их в том,
что они в те трагические дни попытались переметнуться на сторону против
ников царя. За всем этим стоит давняя историографическая традиция, котор
ая, наверное, и не могла быть иной ни в условиях российской монархии, ни в с
талинское время (повторимся, к Иоанну «вождь народов» относился с велики
м уважением).
Но только ли патологическая склонность к предательству высших государ
ственных интересов стояла за всей той неприличной политической возней
у постели умирающего государя?
Задумаемся над одним обстоятельством, которое знакомо истории едва ли н
е каждого народа и которое никак не может быть игнорировано в затронутом
здесь контексте. Что на самом деле значило в тех условиях присягнуть нас
леднику Иоанна? Ведь править до своего совершеннолетия тот все равно не
мог, и речь могла идти только о регентстве. Но реальная политическая сила
оставалась вовсе не за теми, кто должен был бы долгие годы хранить для нег
о монарший венец. Разумеется, целование креста в те поры значило многое, н
о ведь далеко не все, царский же трон Ц это слишком большой приз, чтобы ра
ди него можно было удержаться не только от клятвопреступления. Была ли с
пособна эта присяга остановить тех, кто мог вожделеть Ц и, несомненно, во
жделел Ц царской власти и кому она, эта царская власть, в те дни чуть ли не
сама шла в руки? Едва ли, а это значит, что исключать дышащее гражданской в
ойной двоевластие было никак нельзя, и скорее всего результатом такой пр
исяги стали бы страшные для всей России потрясения. Впрочем, и царевичу о
на вряд ли сослужила бы хорошую службу. Здесь ведь уже говорилось о том, ка
ким было собственное младенчество Иоанна, но заметим: при всем том, что та
к отравило его детские годы, на его будущую власть никто, в общем-то, не пос
ягал. Все годы того дикого боярского беспредела, которым возмущался он с
ам и справедливо возмущаются российские историки, ни устранить, ни даже
просто отстранить его от престола всерьез, как кажется, никому не приход
ило и в голову. В ситуации же с его наследником формировался совершенно и
ной расклад сил. Да и политические нравы царствованию его отца смягчить
не удалось, скорее наоборот, убийство как удобный способ решения зачасту
ю вполне будничных управленческих проблем, стало куда более обычным, чем
до него. Так что же именно в не столь уж и далеком будущем могло ожидать ег
о собственного сына? Ответом, думается, может служить трагическая судьба
другого царевича Ц Дмитрия, последнего сына Иоанна от Марии Нагой, кото
рый (по так и не доказанным, но тем не менее вполне основательным слухам) н
егласным распоряжением Бориса Годунова в 1591 году был зарезан в совершенн
о симметричном политическом пасьянсе, когда на стороне царевича было то
лько абстрактное право престолонаследия, на стороне претендента Ц реа
льная сила. Напомним же и другое, совсем недавнее, свидетелями чему было н
ыне здравствующее поколение россиян, Ц то, как уже сходивший с политиче
ской сцены Борис Ельцин назначал на пост российского премьер-министра н
икому до того неизвестного чиновника Владимира Путина. Совершенно очев
идно, что это назначение было жестом прямого указания на своего политиче
ского преемника. Но, хоть и говорят, что история не знает сослагательного
наклонения, вряд ли можно сомневаться в том, что если бы Ельцина через кор
откое время вдруг не стало, Россию бы сотрясла очередная смута.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76