9. Царское проклятие

Но мы сказали, что царский гнев выжигал уже не просто отдельные гнезда из
мены, тотальная расправа вершилась над всею Россией.
Вглядимся еще раз в самый состав опричных земель, отторгаемых от того, чт
о составляло врученную ему державу.
Важнейшие торговые пути, ключевые центры тогдашней экономики, призванн
ые заступать пути иноземному вторжению опорные стратегические пункты
Ц вот что включали в себя владения, вдруг выделяемые самодержцем опричь
самой России. Изыми их из единого ее организма Ц и жизнеспособность огр
омной державы окажется не просто подорванной Ц уничтоженной. Все дальн
ейшее ее существование сведется к предсмертной агонии. Впрочем, именно а
гония и долженствовала быть неизбежным и закономерным следствием этой
свирепой административной вивисекции.
Никакой контекст никакой борьбы с никакой боярской оппозицией не в сост
оянии был вместить в себя весь этот апокалиптический беспредел, все верш
имое в те дни живодерство. Никакой ненавистью ко всем несогласным с той в
еликой самодержавной идеей, которую впервые рождало его кровавое царст
вование, нельзя было ни объяснить, ни Ц тем более Ц оправдать то проклят
ье собственному народу, которым дышали грозные тексты царских указов. Ли
шь одно могло быть движущей пружиной творимого в страшные дни беспредел
а Ц не знающее никакой пощады тайное вожделение самодержца всеобщей лю
бви и поклонения.
Как кажется, что-то глубоко женское, переходящее грань явной истерики, ск
возило в природе всех этих царских начертаний. Ведь то, что изменщик еще о
бязательно вернется, нет, даже не так: не просто вернется, но, полный раска
яния, на коленях приползет к ней, Ц это вовсе не фигура отвлеч
енной риторики отвергнутой женщины, но до времени спасающая ее вера. Вер
а столь же пламенная, сколь и ее надрывное желание тут же простить унижен
ного врага. Ее затмевающая разум готовность сжечь под ним даже самую зем
лю Ц это не столько порыв к «праведной» мести (хотя, конечно, и возмездие
тоже), сколько неопровержимая наверное ничем форма абсолютного доказат
ельства той великой и безусловной истины, что только она одна Ц суть под
линный смысл и оправдание всего бытия вдруг изменившего ей мужчины. Что
без нее ему нет решительно никакой жизни, нет даже места на этой земле. Вот
так и здесь все виновное перед ним, Иоанном, обязано было не просто раская
ться и повернуться к нему, но приползти на коленях за его прощ
ением. И так же истерически, по-женски он, вероятно, тут же с радостью прост
ил бы все и одарил бы всех своей исступленной надрывной любовью!
Так что отымание от провинившегося перед ним люда тех базовых начал, тех
метафизических стихий, из которых, собственно, и складывается материаль
ная жизнь всех, кто не принимал его ни своим сердцем, ни душою, обязано был
о показать им, чем именно они пренебрегли, отвергая его . Ведь п
реступное небрежением им Ц это и было небрежение всем, что н
е только наделяет смыслом, но и вообще делает возможным их собственное з
емное существование. Словом, речь шла вовсе не о банальном отъятии каких-
то Ц пусть даже и очень важных Ц территорий и стратегических пунктов, н
о об отъятии самой земли, и даже не только ее, но и воды, огня и воздуха.
Нет и еще раз нет: никакой законодательный акт не свободен от тех идолов, ч
то владеют сознанием законодателя. Вот так и здесь создается впечатлени
е, что тексты царских указов, как будто бы трактовавшие о вполне понятных
и доступных разумению обывателя вещах, в действительности вмещали в себ
я что-то такое, что выходило далеко за пределы обычного смысла употребля
емых ими понятий. Напомним тот факт, что еще греки (Эмпедокл, живший в пято
м веке до нашей эры) учили, что все многообразие нашего мира сводится к чет
ырем корням-элементам: земле, воде, воздуху и огню. Эти корни вещей недели
мы и все материальное наше окружение образуется из их простого механиче
ского сочетания. Эта теория четырех элементов существовала в научном об
ороте вот уже около двух тысячелетий, и, прекрасно образованный, Иоанн не
мог не знать ее основоположений. И кажется, что его карательный замысел в
овсе не ограничивался тем буквальным значением, которое запечатлевало
сь на пергаментах государевых грамот: все то, что отторгалось им от Росси
и и полагалось опричь нее, в его собственном воспаленном сознании имело
какой-то более глубокий и, может быть, куда более страшный, чем его формал
ьное истолкование, смысл.
Правда, ни земля, ни вода, ни огонь и воздух никак не вписываются в обычную
лексикографию самодержавного волеизъявления. Семантика законодатель
ных актов Ц это не самое подходящее место для возвышенных метафизическ
их упражнений. Ведь оправдание любых царских начертаний состоит в практ
ическом их исполнении. Исполнении немедленном, неукоснительном и точно
м. Но как можно в точности исполнить то, что относится к возвышенному пред
мету философии, а значит, даже не вполне доступно обыденному сознанию? Бу
дучи понятыми как метафизические субстанции, все эти имена были бы спосо
бны перевести любую управленческую конкретику на уровень отвлеченных
схоластических умствований. Но ведь и сам Иоанн давно уже не жил земным. «
Не хлебом единым» Ц относилось к нему, может быть даже в неизмеримо боль
шей степени, чем к кому бы то ни было другому. Собственно, материи, о которы
х говорил Христос, противопоставляя их «хлебу» (ведь «хлеб» в его речени
и Ц это только некий эвфемизм, иносказание), и стали тем, из чего ткалась п
овседневность его мятущегося духа, его жизнь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76