«ВОТ ВАМ
!!!».
Это «ВОТ ВАМ!!!» набатным гулом звучало во всем, что творилось тогда.
Святому Иоанну Богослову, чье высокое имя носил грозный русский царь, во
время его пребывания на греческом острове Патмос как-то открылось: «И ка
ждое из четырех животных имело по шести крыл вокруг, а внутри они исполне
ны очей; и ни днем ни ночью не имеют покоя, взывая: свят, свят, свят Господь Б
ог Вседержитель, Который был, есть и грядет. И когда животные воздают слав
у и честь и благодарение Сидящему на престоле, живущему во веки веков, тог
да двадцать четыре старца падают пред Сидящим на престоле, и поклоняются
Живущему во веки веков, и полагают венцы свои пред престолом, говоря: Дост
оин Ты, Господи, приять славу и честь и силу, ибо Ты сотворил все и все по Тво
ей воле существует и сотворено» (Откр. 4, 8-11)
Не знающий никакой благодарности, презренный ничтожный люд, не способны
й понять даже ту непреложную истину, что одним только его, Иоанна, благово
лением каждый из них отличен от земного праха и не втоптан в грязь, как сме
ли они множить свое добро, рядиться с себе подобными, править своими дома
ми, отличать своих холопов, пить, есть, спать, любить своих жен, рожать дете
й, дышать, наконец, Ц без непрестанных помыслов о нем. Меж тем ни днем ни но
чью не имея покоя, они обязаны были взывать: «Свят, свят, свят Царю, Который
был, есть и грядет», ни днем ни ночью не имея покоя, они обязаны были падать
пред ним, сидящим на престоле, и поклоняться, говоря: «Достоин ты, Царю, при
ять славу и честь и силу, ибо ты сотворил все и все по твоей воле существуе
т и сотворено». Вот что обязано было быть лейтмотивом всех их жизненных у
стремлений.
А ведь когда-то он велел изрубить даже присланного ему из далекой Персии
слона, который вдруг не захотел встать перед ним на колени. Какое же возда
яние, какая кара была соразмерна наглому и упрямому нежеланию снующих во
круг него ничтожеств разглядеть в нем то очевидное, что так возносило ег
о над ними?
Решительно всем, что у них было, обязанные исключительно ему, они небрегл
и, может быть, самым святым, что только есть в этом подлом мире, ибо лишь ист
овое не оставляемое ни на единый миг служение одному ему могло хоть как-т
о возблагодарить то, что все их достояние, даже самая их жизнь до сих пор е
ще не забраны государем. При этом служение не столько делами, Ц ибо никак
ие дела вообще не в состоянии стать гарантом подлинной преданности, все
они могут быть простой видимостью, истинным назначением которой служит
скрывать за собой многое от настоящих тайных мотивов, Ц сколько вечным
исступленным порывом к нему самой души подданного. Каждого подданного б
ез исключения. Как все они смели быть обязанными каким-то предкам, родича
м, ближним Ц вообще кому бы то ни было на свете, кроме него? Как смели они ог
лядываться на какие-то заветы отцов, людские обычаи, мирские законы, и не
видеть самого главного, что действенность всего этого обусловлена лишь
одним Ц его и только его заветом с Богом. Как кажется, именно отсюда в обр
яде посвящения каждый из тех, кто вступал в новоучрежденный орден опричн
иков должен был отрекаться от отца, матери, всех старых друзей, давать стр
ашные клятвы о том, что он уже никогда больше не будет иметь никаких сноше
ний с земскими, что будет служить одному только царю, что единственным за
коном его бытия отныне и навсегда станет лишь государева воля.
Вслушаемся в собственные слова Иоанна, обращенные к Андрею Курбскому. Но
прежде чем обратиться к ним, напомним: ожидая, что волна неправедных расп
рав вот-вот захлестнет и его, тот был вынужден бежать от царя в Литву. Разу
меется, князя можно понять, на его месте так, вероятно, поступило бы больши
нство, и здесь нет никаких оснований для нравственного осуждения. «Бегст
во не всегда измена, Ц говорит Карамзин, Ц гражданские законы не могут
быть сильнее естественного: спасаться от мучителя». И это действительно
так: если бегство от тирана не сопровождалось, как это часто бывает в исто
рии (как, кстати, это случилось и с самим князем Курбским), местью своему от
ечеству, не только будущие поколения историков, не только общественное м
нение, но и сами тираны никогда не осмеливались возвысить свой голос в по
льзу того, о чем вдруг заговорит Иоанн. Тотчас после своего бегства Андре
й Курбский обратился с письмом к своему государю. Передать его самодержц
у согласится его преданнейший слуга (история навсегда сохранит имя этог
о отважного человека, сознательно пошедшего на лютые пытки и смерть) Ц В
асилий Шибанов. И вот навсегда оставшиеся в анналах собственные слова ца
рского ответа: «Почто, несчастный, губишь свою душу, спасая бренное тело б
егством? Если ты праведен и добродетелен, то для чего же не хотел умереть о
т меня, строптивого владыки, и наследовать венец мученика?»
Попробуем хотя бы на минуту представить себе Иосифа Сталина, пишущего не
что подобное своему злейшему врагу Льву Троцкому или даже Федору Раскол
ьникову в ответ на его, пожалуй, не менее знаменитое в эпистолярной истор
ии России дерзкое и вызывающее письмо, Ц и самое буйное воображение тут
же обнаружит свое абсолютное бессилие. С политическими беглецами, конеч
но, расправлялись во все времена, но во все времена это вершилось тайно, ка
к вершится всякое уголовное преступление. От политического убийства от
крещивались все, как от убийства Троцкого, да и того же Раскольникова, ист
ово открещивалось все, что имело право официального голоса в Советской Р
оссии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76