Но нет, он почему-то изменил линию п
оведения: оказывается, сентиментальный вертопрах прикипел ко мне. Послу
шать его, так до встречи со мной в его жизни не было ничего стоящего, так, од
нодневки. Как по волшебству, он вдруг стал поборником верности, заговори
л о браке, о том, чтобы усыновить ребенка. Это он-то, ярый противник моногам
ии, вызывался быть мужем и отцом семейства! Что-то тут явно было нечисто. В
самом деле, он меня любил или хотел, как говорится, и невинность соблюсти,
и капитал приобрести: не потерять меня и сохранить холостяцкую вольницу
? Беда в том, что лгун может иногда сказать и правду, да только никто ему не п
оверит. Вот и я не верила ни одному его слову, он меня совсем заморочил. Дав
ал обещания, забывал о них и снова обещал. Его вольты изматывали меня. Любо
вь боролась во мне с желанием докопаться до истины, и я стала шпионить за с
воим ненаглядным; больше всего мне хотелось насадить его на булавку, как
бабочку под стеклом. Я рылась в его одежде, в нижнем белье, шарила по карма
нам. Откуда бы он ни пришел, с порога хваталась за его руки, вынюхивала на п
одушечке среднего или указательного пальца запах женщины Ц я-то знала,
какой он до этого охотник. Я была сама себе противна Ц как можно пасть так
низко? Ц но ничего не могла с собой поделать.
Часами я расшифровывала его записную книжку: это был настоящий кла
дезь, письмена, требовавшие не меньше терпения и прозорливости, чем како
й-нибудь старинный манускрипт. Все записи в ней поддавались двоякому, а т
о и троякому толкованию, за всякой назначенной встречей могла крыться ин
трижка, возможная соперница. Я копила улики, таинственные адреса, будто н
арочно неразборчивые, фамилии, наспех, как бы в беспорядке нацарапанные
имена, которые могли быть и мужскими, и женскими, инициалы над номером тел
ефона, цифры которого были написаны так небрежно, что читались и так и эда
к. И на все эти каракули находилось объяснение: агент, например, или директ
ор театра, с которым нужно срочно связаться. В этом хаосе чувствовалась с
истема, и я ставила себе целью выявить ее, вооружившись лупой и карандашо
м. Мне случалось набирать какой-нибудь номер, я слушала голос и, устыдивши
сь, вешала трубку. Если голос был женский, пыталась представить себе его о
бладательницу, ее возраст, характер. Нежный голосок был для меня признак
ом чувственности, и я мечтала слышать только стервозных абоненток. С Фер
динандом я узнала морок красивых слов Ц красивых и лживых. Он изъяснялс
я теперь на двух языках Ц любви до гроба и независимого непостоянства, г
оворил «Я люблю тебя» и «Я люблю свою свободу» на одном дыхании, и я теряла
сь, не понимая, что же ему все-таки нужнее Ц якорь или воля. А ведь мастером
двойной игры был в свое время мой родной отец. В Льеже, где мы жили, он целых
пятнадцать лет содержал еще одну жену, родившую ему двух детей, и ухитрял
ся жить на два доме, благо расстояние между ними было всего несколько кил
ометров, по разным берегам Мааса
Река в Бельгии
. Я так и не познакомилась с двумя моими единокровными сестрами поч
ти одних лет со мной, одна из которых, говорят, вылитая я. Везет же мне: после
двуличного отца достался лживый любовник; в обоих случаях мужчина вешал
мне лапшу на уши, и я уже не знала, можно ли вообще верить словам.

Маленькая фея

От хорошего настроения не осталось и следа; после Люксембургского
сада в больницу я пришла злая на весь свет, огрызалась на медсестер, наора
ла на какого-то интерна так, что тот залился краской, послала куда подальш
е журналиста, который собирал материал о буднях дежурных врачей. Вечер н
ачался хуже некуда, я срывалась на пациентов, слушала их вполуха, не глядя
выписывала транквилизаторы. В эту окаянную жару у слабых на голову вовсе
крыша ехала, и у меня в первую очередь. Некоторые из больных изводили меня
кошмарной разговорчивостью. Я повторялась, дважды задавала одни и те же
вопросы, ставила диагнозы наобум. О карьере я больше не помышляла. Так бы и
крикнула всем этим утопающим, которые отчаянно цеплялись за меня: да тон
ите себе, исчезните с глаз долой раз и навсегда! И главное Ц заткнитесь на
конец, скопище жалких нытиков! Философы на мою голову! Один неплохо одеты
й мужчина, жаловавшийся на угнетенное состояние, многословно винил себя
во всех смертных грехах. Послушать его, он был причиной всех невзгод свое
й семьи и всех бед Франции тоже. Твердил без конца: это все я, я мразь. Под ко
нец я не выдержала: а дыра в озоновом слое Ц тоже ваша работа? Он ошеломле
нно уставился на меня: как вы догадались?
Мне надо было на ком-то сорвать злость, и под горячую руку подвернул
ся Бенжамен Толон. Дежуривший днем психиатр оставил для меня записку в е
го карте: вы уверены, что госпитализация была необходима? Что значит этот
маскарад? Мой ряженый действовал на нервы персоналу и другим больным, те
дразнили его Фантомасом, издевались, подначивали открыть лицо. Двое даже
попытались сорвать с него маску. Желая спрятаться, он только привлекал к
себе внимание. Я зашла к нему Ц во избежание инцидентов его поместили в о
тдельную палату Ц и предупредила, что его вышвырнут на улицу, если он не п
рекратит это безобразие. Я попыталась вложить в свою тираду все отвращен
ие, на какое только была способна, но так нервничала, что растеряла слова.
Только в дверях сумела наконец выдать нечто связное:
Ц И не вздумайте сегодня являться ко мне с вашими бреднями. Только
попробуйте Ц я вызову санитаров и скажу, что вы набросились на меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77