Он трудился, как муравей, и не зря. Составленным
им досье позавидовала бы полиция, мы собрали достаточно материалов, что
бы шантажировать не один десяток влиятельных особ. Всю эту информацию, з
аписанную на дискеты, хозяева хранили в сейфе Ц на случай трений с закон
ом.
И вот ведь парадокс: занимаясь этим браконьерством, я сам мало-помалу про
никся предубеждениями моих, так сказать, работодателей и поверил в то, чт
о красота есть преступление и коварные происки против человечества. Она
ранила и меня, вонзаясь, словно клинок, я уже распознавал ее, эту пагубу, я г
оворил себе при виде той или иной женщины: хороша, великолепна, держится к
ак королева Ц да кто ей позволил? Каждое незаурядное лицо я воспринимал
как личное оскорбление. Я пришел к убеждению, что красивые люди Ц иной по
роды, нежели мы, вроде как инопланетяне, явившиеся на Землю сеять смятени
е среди рода человеческого, самодостаточные сгустки счастья и прямой вы
зов нам, простым смертным. Подле Раймона я стал чувствителен к таким веща
м, которых прежде попросту не замечал, Ц сам-то он был ранен красотой на в
сю жизнь, любая привлекательная черточка в женском лице, казалось, жгла е
го раскаленным железом. А мне ведь стоило немалого труда сглаживать изъя
ны собственной внешности Ц как же тут не возмутиться, если иных даже уст
алость красит? Если есть лица, которым все нипочем, неизменно совершенны
е, неизменно лучезарные? Я тоже ненавижу теперь красоту, да-да, ненавижу, п
отому что она отрицает меня.

Добрый тюремщик

От Раймона меня воротило с души еще и потому, что отношения у нас были весь
ма двусмысленные. Он мне прислуживал. Для меня, выросшего в бедной семье и
сызмальства привыкшего гнуть спину, это было в новинку и, надо сказать, не
лишено приятности. Он церемонно величал меня «месье»; смешно, конечно, но
мне это льстило. Этот опытный комедиант играл со мной в слугу и господина,
мы даже говорили между собой вычурным языком наших бабушек. Но почтитель
ность его была чистой воды притворством: ведь на самом деле я был узником,
а он Ц моим тюремщиком. Куда бы я ни пошел, он повсюду следовал за мной как
тень, даже во сне я не мог от него отвязаться. Поначалу я пытался соблазнит
ь его богатством Элен, сулил большие деньги, если он вызволит мою подругу.
Знаете, что он ответил? «Выбросьте это из головы, деньги для меня ровным сч
етом ничего не значат».
Его преданность Стейнерам была непоколебима Ц вассал, да и только. Я при
ставал к нему с расспросами о «Сухоцвете»: как, например, вы кормите ваших
пленниц? А если кто-нибудь из них наложит на себя руки, что вы делаете? Убир
ается ли кто-нибудь в их камерах? А как насчет полиции? Неужели вас никогд
а не вызывали хотя бы в качестве свидетелей? Он отвечал уклончиво. Я пытал
ся докопаться до сути их затеи Ц многое для меня оставалось неясным, Ц н
о он юлил. Да, недооценил я его: наверно, я не умею выспрашивать, а вот он уме
л молчать. Я искал какие-то скрытые пружины, стоящие за ними тайные силы. Н
о нет, все было так, как рассказал мне Стейнер. Двое мужчин и женщина, очень
разные как по возрасту, так и по общественному положению, выступили в кре
стовый поход против мифа.
Убедившись, что мольбой моего стража не проймешь, равно как и деньгами, я р
ешил взять его измором. С самого утра я только и делал, что ныл: и в доме-то х
олод собачий, и масло горчит, и кофе Ц помои, и вообще я устал, мне обрыдла т
акая жизнь. За столом я от всего воротил нос, разливал на скатерть вино и в
оду, швырял тарелку на пол. Нарочно ничего за собой не убирал, выкидывал вс
е из шкафов, отключал холодильник, чтобы продукты испортились. Целыми дн
ями я не разговаривал с ним, чтобы помучить, Ц пусть пассивное, а все же со
противление. Он стоически сносил мои капризы, прибирал за мной, подтирал,
мыл, чинил. Что бы я ни вытворял, он оставался невозмутимым. Не нравилась м
не его услужливость, была в ней какая-то невысказанная угроза. В конце кон
цов я сам, без единого слова упрека с его стороны, успокоился, пошел на мир
овую, и жизнь вновь вошла в колею.
Вообще-то жить бок о бок с этим чучелом оказалось не так уж и плохо, могло б
ыть хуже. Он, хитрая бестия, все лез в душу, расспрашивал об Элен, о наших отн
ошениях. И я выложил ему все. Он стал мне почти другом только потому, что бы
ло с кем поговорить о ней. Порой я даже забывал, что он заодно с похитителя
ми. Он проявлял деликатность, перестал прослушивать мои звуковые письма,
Ц правда, я знал, что их все равно потом прослушают Франческа или Стейне
р. А уж как он обхаживал меня, задабривал подарками всякий раз, когда от ме
ня требовалось дополнительное усилие. Приставленный для услуг угрюмый
недомерок и впрямь проникся ко мне симпатией Ц по крайней мере, так мне к
азалось.
Прислуживал он мне до того усердно, что порой приходила на память Элен: я п
олучал завтрак в постель, свою одежду находил каждый день выстиранной и
выглаженной. Мне полагались карманные деньги, которые Раймон оставлял в
моих ботинках; у самого у него всегда были под рукой целые пачки банкнот. П
ри всей своей неотесанности по хозяйству он управлялся на диво проворно
, избавляя меня от походов по магазинам и прочих бытовых забот. Его кулина
рные таланты тоже сыграли не последнюю роль в моем приручении. Он был не и
з тех, что позволяют себе подать на обед разогретую пиццу или консервы. Вс
е было свежее, с пылу с жару, отлично приготовленное. Стоило мне захандрит
ь, как на столе тут же появлялся шоколадный торт с апельсиновой цедрой ил
и крем-брюле с восхитительно хрустящей на зубах сахарной корочкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77