Вообще-то
мне их будет не хватать. Я зашла в первое попавшееся кафе, заказала кофе с
молоком и рогалик. Теплый ветерок ласково гладил кожу. Заливались птицы,
выводя немыслимые симфонии своими крошечными горлышками, листва полни
лась их трелями, а когда они вспархивали стайкой, то казалось, дерево взле
тает вместе с ними. Поливальные машины частыми струями орошали мостовую
, и было приятно вдыхать запах мокрого асфальта.
За восемь лет в столице я так ни разу и не побывала в соборе Парижско
й Богоматери: для меня он всегда был мавзолеем, памятником из путеводите
лей, экспонатом огромного всемирного музея. Лично я не люблю общепризнан
ных шедевров. Но в то утро кое-что в знакомой картине заставило меня остан
овиться. Собор подновляли, вся верхняя часть была в лесах, брезентовые по
лотнища громко и как-то театрально хлопали на ветру. Спеленатые башни вы
глядели до странного непрочными, беззащитными под натиском времени. Даж
е бесы, злобные химеры, горгульи были не более чем детскими фантазиями ря
дом с тем, что приходилось видеть мне за один только день приема. Я поняла,
что не могу уйти с острова, не зайдя хоть ненадолго в собор.
Он заворожил меня, едва я переступила порог: внутри показалось чер
но, как в подземелье, меня обступили колонны, я шла будто по лесу среди выс
оченных стволов. Я осмотрела центральный неф, оба боковых, клирос, мало чт
о понимая в этой архитектуре. Розетки-витражи казались мне зашифрованны
ми посланиями, в которых каждый цвет, каждый штрих обозначали символы, по
нятные лишь посвященным. Вопреки тому, что я думала раньше, в соборе не был
о помпезно, скорее интимно. Он был так огромен, что каждый мог чувствовать
себя вольготно, и даже гомон толпы замирал, теряясь в вышине. Я выбрала тих
ий уголок, присела на стул в середине ряда и, закрыв глаза, вдохнула запахи
ладана, сырого камня и старого дерева. Горели свечи, каждый язычок пламен
и был окружен нимбом. Статуи святых в нишах, казалось, кивали мне. Что, дума
ют, так я и уверовала? Зря стараетесь, господа, я здесь просто отдыхаю. Мужч
ины в черном суетились у алтаря, переставляли цветы, золотые и серебряны
е вещицы, что-то наливали в чаши. Склонив голову на руки, молились несколь
ко старух. Я сидела, закрыв глаза, едва дыша. Очищалась от ночных мерзостей
.
И тут за моей спиной прошелестело:
Ц Доктор Аячи, не оборачивайтесь, пожалуйста.
Я вздрогнула Ц уж не ангел ли слетел ко мне так скоро?
Ц Бенжамен?
Ц Я сижу позади вас.
Ц Как вы…
Ц Я подкараулил вас утром, когда вы выходили из больницы, и пошел з
а вами.
Ц Почему же вы вчера ушли, не дождавшись меня, даже записки не оста
вили?
Ц Струхнул, знаете: я ведь слишком много вам сказал. Испугался, что
вы донесете на меня в полицию.
Ц В полицию? Ц Я обиделась. Ц Да как вы могли такое подумать?

Ц Я просто кожей чувствовал, что вы осуждаете меня.
Ц Ничего подобного, совсем наоборот, вы так интересно рассказыва
ли. А маску почему сняли?
Ц Просто понял, что нет смысла ее носить. Когда я открылся вам, все и
зменилось.
Ц Мне можно вас увидеть?
Ц Нет, не сейчас.
Ц А когда же?
Ц Я должен закончить, раз уж начал. Теперь я вам доверяю.
Ц Послушайте, я вам не собачонка: захотел Ц свистнул, захотел Ц п
рогнал. Я очень устала и не знаю даже…
Ц Пожалуйста, это очень важно для меня. Я вас долго не задержу. Дава
йте останемся здесь, так будет спокойнее.
И, не дав мне больше рта раскрыть, он продолжил свой рассказ.

Толчея и децибелы

Итак, я оказался с Раймоном в Париже, разлученный с моей Элен, одинокий, ос
иротевший без единственного на свете человека, которому было до меня дел
о. Едва водворившись в снятую для нас Стейнером квартиру в XVII округе, отвра
тительную дыру с длинными темными коридорами, я заболел. Все там было хол
одное, безликое. Слабенькие радиаторы не могли прогреть слишком большие
комнаты. Расшатанные половицы отчаянно скрипели. Я все время мерз. Плотн
ые занавеси на окнах не пропускали света. Темень была даже в полдень, Я сле
г, и три недели меня трепала лихорадка, мучили боли в животе и ломота. Я сов
сем расклеился, лежал в какой-то прострации, пытаясь взять в толк, что же с
о мной произошло. Тысячу раз я мысленно вновь переживал те три кошмарных
дня, разрушившие мою жизнь, и не понимал, за что же это злодейка-судьба вдр
уг на меня ополчилась. Меня засасывало в пучину, из западни, в которую я по
пал, не было выхода.
Раймон, должен признать, ухаживал за мной на совесть. Дни и ночи просижива
л у моей постели, пичкал меня сиропами, бульонами и таблетками. Врача он вы
зывать поостерегся. Жером Стейнер звонил ему по мобильному телефону каж
дый вечер ровно в шесть, отдавал распоряжения и сообщал, как чувствует се
бя Элен. Говорить с ней мне не разрешалось, но общаться мы все-таки могли: к
аждую субботу я получал посылочку Ц кассету с пятиминутной записью гол
оса моей подруги Ц и отсылал с обратной почтой ответ, тоже пять минут и то
же на кассете. Эти весточки, наверняка прошедшие цензуру, были для меня ед
инственной отрадой, я слушал их без конца, учил наизусть, и только ласковы
й голосок моей Элен помогал мне не пасть духом окончательно. По интонаци
и я мог определить, бодра она или приуныла. Ее держали под замком на чердак
е «Сухоцвета», в комнатушке со звуконепроницаемыми стенами и без окон. Ч
ерез день выпускали на десять минут погулять на задворках дома, затемно
и под надзором Стейнерши. По ее словам, она не сердилась на меня, ждала мое
го возвращения и коротала дни за книгами, которыми снабжала ее Франческа
.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77