Он пожал плечами:
Ц Тем хуже для вас!
Этот ответ меня доконал. Я больше не могла, я готова была бежать куда
глаза глядят, они мне все осточертели. Не понимаю, почему этот ряженый дов
ел меня до такого состояния, но он усугубил мою неуверенность. Он будто ви
дел меня насквозь из-под своей маски, раскусил меня, самозванку. Я убежала
в туалет и разревелась, сил моих не была. Все, хватит, ни минуты больше не по
свящу человеческому отребью. Надо успокоиться, иначе мне самой впору буд
ет обращаться к психиатру, Фердинанд, пожалуйста, вытащи меня из этой кло
аки! Любовь Ц это чудо, потому что она замыкает весь мир на одном человеке
, с которым вам хорошо, любовь Ц это кошмар, потому что она замыкает весь м
ир на одном человеке, без которого вам плохо. Фердинанд уехал и, как крысол
ов с дудочкой, опустошил столицу, остались только я да толпа помешанных. Д
есять минут я слушала кантату «Actus tragicus» и пыталась почерпнуть в мрачновато-
торжественном пении хора урок стойкости и силы. Волшебную математику Ба
ха мне открыл в свое время дед, отец моей матери. Я в ответ напевала ему обр
ывки арабских и андалузских песен. Он просил перевести, а я не могла. Ярый
антиклерикал, он любил в христианстве только богослужения на латыни и то
чно так же обожал, не понимая слов, молитвы в мечети. Это он, потом, когда род
ители разошлись и отец переехал в Антверпен со своей второй женой, посов
етовал мне уносить ноги от домашних истерик и попытать счастья во Франци
и. Когда уходишь из семьи, то бежишь от навязанного тебе раздора, чтобы соз
дать свой, избранный добровольно. Я должна во что бы то ни стало взять себя
в руки, я просто не имею права давать слабину. В конце концов, свою професс
ию я выбрала сама. Надо привыкать работать в открытой ране общества, там, г
де все стонет и воет от боли, надо быть отзывчивой, выслушивая излияния вс
ех этих мужчин и женщин, которые приходят ко мне за помощью. Я вышла из туа
лета, вполне успокоившись, и с покаянной головой пошла извиниться перед
медсестрами за резкость. Они меня понимали, им тоже были знакомы любовны
е горести, и мне стало досадно, что я для всех Ц открытая книга.
Я осталась со своими благими намерениями, часы тянулись до ужаса м
едленно, но тут вдруг Париж, большой мастак на самые романтические случа
йные встречи, подарил мне маленькую радость, вознаградившую меня за всю
эту ночь. Какой-то невыносимо вонючий клошар с окровавленной головой Ц
об нее разбили бутылку Ц вопил: «Я еле дотягиваю до конца месяца, а уж пос
ледние четыре недели совсем туго!» Одна молоденькая санитарка, уроженка
Пондишери с охрово-смуглой кожей, кивнув на него, сказала мне:
Ц Чтобы не было противно, я всегда представляю себе, что кто-нибуд
ь из этих раненых Ц Бог, который пришел испытать меня, переодевшись нищи
м.
Я как раз стояла, размышляя над ее словами, когда в приемный покой во
шла старушка, которую вела за руку девочка лет восьми, не больше. Черногла
зая, с длинной косой, в плиссированной юбочке и лаковых сандалетах, наряд
ная, словно только что с детского праздника. Личико у нее было встревожен
ное. Эта маленькая фея являла такой разительный контраст с мерзкими рожа
ми вокруг, что у меня защемило сердце. Малышка направилась прямо ко мне.

Ц Здравствуйте, я приехала на такси с бабушкой. По-моему, она больн
а.
Ц Что с ней такое?
Ц А вы послушайте ее и сами поймете.
Девочка страдальчески сморщилась. Я подошла к почтенной даме; та, н
есмотря на жару, была одета в строгий костюм и держала в руках небольшой ч
емоданчик. Манеры у старушки были отменные, вот только ногами она слегка
шаркала. Мы немного поговорили в кабинете, и она поведала мне под большим
секретом, что немцы уже у стен Парижа и проникают в город под видом рабочи
х-эмигрантов. Она приехала сюда, чтобы укрыться в надежном месте.
Ц Объясните же ей, что война давно кончилась, Ц перебила девочка.

Ц Я знаю, что говорю, не слушайте ребенка. Через несколько часов на
д ратушей водрузят свастику вместе с мусульманским полумесяцем, вот тог
да вы пожалеете, что отмахивались от меня.
Ц Бабуля, сейчас конец двадцатого века, немцы Ц наши союзники. Ник
акой войны нет, очнись!
Старушка заблудилась в лабиринте своей памяти, она никого не узнав
ала, путала имена и времена, порывалась позвонить давно умершим друзьям.
В паузах между двумя фразами голова ее бессильно падала на грудь, словно
не выдерживала тяжести сказанного. Рассудок теплился в ней дрожащим, то
и дело гаснущим язычком пламени. Малышку звали Лидой. Ее мать была египтя
нка, коптской веры; родители Ц они оба погибли, утонули, катаясь на яхте,
Ц назвали ее так из любви к Верди. Она жила вдвоем с бабушкой в ее квартир
е в Марэ. Я удивилась: это же надо было сообразить привезти старушку в отде
ление «Скорой помощи».
Ц Одно из двух: или бабуля права, тогда ведь нужно кого-нибудь пред
упредить, или она ошибается, тогда пусть ей это объяснят.
После консультации с другими врачами старушку госпитализировали
, а Аиду я взяла к себе под крылышко, по крайней мере до утра: Мне нравилось е
е восточное имя, оно как-то роднило нас. Она оказалась не из робких, эта сме
шливая шалунья, и быстро освоилась. Другая сидела бы тихонько и ждала, пок
а ею займутся. Не нут-то было! Эта резвилась Ц ну чисто щенок. Энергия била
в ней ключом, она вертелась юлой у нас под ногами, повсюду совала нос, поль
зуясь своим росточком как пропуском, трогала пистолеты полицейских, зап
росто, на «ты» заговаривала с больными.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77