Однако он, видно, опасается приписать
человеку всю ее полноту ч потому предлагает разделить ее с
Богом, усматривая в этом глубокий трагизм познания.
Такое установление пределов субъектности является
закономерным следствием противопоставления творческого
подхода эволюционному. Н.А.Бердяев утверждает, что "твор-
ческое развитие должно быть открыто в мире, а не эволюция".
При этом творчество у него "рождается из свободы", которая
есть "ничто". "Творчество - необъяснимо. Творчество - тай-
на. Тайна творчества есть тайна свободы. Тайна свободы -
бездонна и неизъяснима... Так же бездонна и неизъяснима
тайна творчества" (38; 177).
Подобно А.Бергеону, который считал, что исследовать
можно только протяженность, но не длителыюсгь, Н.А.Бер-
дяев, ссылаясь на него, полагал недоступным постижение
сущности человеческой свободы и раскрытие тайны твор-
чества в его истоках и развитии.
В конечном итоге, Н.А.Бердяев приходит к следующей
антиномии. С одной стороны, свобода и творчество имма-
нентны человеку: "Человеку субстанционально присуща свобод-
ная энергия, т.е. творческая энергия" [Там же; 179]. С другой
стороны, они не есть результатом эволюции творчества и сво-
боды, ибо имеют божественное происхождение. Не потому ли
он противопоставил психологию творчества психологии
смирения? При этом смирение есть "... внутреннее духовное
делание, в котором человек занят своей душой, самоопределе-
нием, самоусовершенствованием, самоспасением. Творчество

8

есть духовное делание, в котором человек забывает о себе,
отрешается от себя в творческом акте, поглощен своим пред-
метом... И человек согласен губить свою душу во имя творче-
ского деяния" (38; 30).
Следовательно, человек не есть творец своего внутрен-
него мира. Его душа может быть лишь предметом смирения
(спасения и совершенствования), но не созидания, поскольку
раз и навсегда сотворена по образу и подобию божьему, и
субъектом, сотворившим ее, есть Бог. Н.А.Бердяев не может
себе представить человека как духовное существо без того,
чтобы не поставить над ним нечто "верховное", что следует
признавать изначально включенным в бытие, уже существую-
щим, из чего следует исходить и к чему следует стремиться
дотянуться как к предзаданному сверхчеловеческому образцу.
С одной стороны, он действительно пытается освобо-
дить человека от внешних зависимостей, по сучи, онтологизи-
руя его в качестве "самобытной субстанции", свободного
творца. С другой стороны, он считает необходимым онтологи-
зировать и ту сущностную силу, от которой человек зависит в
своей самобытности. Самобытность, свобода, творчество, субъ-
ектность оказываются просто "дарованными" человеку, нис-
посланными ему свыше, но не выстраданными, не отвоеван-
ными, не самоположенными. Потому теория человека
Н.А.Бердяева есть действи1ел..ьно лишь теория его "оправда-
ния", но еще не теория подлинного его субъектного бытия.
Л.Шестов также выступал против предопределенно-
сти индивидуальной жизни человека некоторым всеобщим
началом. "Человек, - критически замечал он, - должен преж-
де всего повиноваться, и повиноваться началу, столь же дале-
кому от него, как и воспетые Спииозой перпендикуляры и
треугольники - они же являются в своей смиренной покор-
ности высшему началу вечными и недосягаемыми образцами
для беспокойных и неразумно мятущихся смертных. Гегель
шел в том же направлении... - он еще более укрепил в людях
веру в "автономию" разума. Для него философия была само-
развитием духа - т.е. автоматическим развертыванием Абсо-
люта, который идеальностью своей природы и свежей неоду-
шевленностью превосходит даже математические понятия"
1313; 19-20].
Пытаясь противопоставить "умозрительной филосо-
фии - экзистенциальную", он приходит к мысли, что все бе-
ды человека проистекают из веры в разумное и .личсское. И
именно они якобы подводят к исспоглищающему Ничто, и

Ничто превращается в господина мироздания. "Пока человек,
- заключает он, - рассчитывает на поддержку "общего", пока
он боится потерять почву под ногами, отделиться от почвы,
пока он полагается на истины разума и свои добродетели, он
весь во власти своего злейшего и неумолимейшего врага"
(Там же; 206). Мораль, логика, наука - "полицейские агенты",
которые несут в себе, по мнению Л.Шестова, один и тот же
отрицательный корень - нормативность, ограничивающий
свободу человека. "Настоящий исследователь жизни, - писал
он, - не в праве быть оседлым человеком и верить в опреде-
ленные приемы искания. Он должен быть готов ко всему:
уметь вовремя заподозрить логику и вместе с тем не боятся
прибегнуть, когда нужно, хотя бы и к заклинаниям, как дела-
ли Достоевский и Ницше" {311; 45].
Лейтмотивом рассуждений Л.Шестова выступает стре-
мление освободить человека от власти Ничто, от власти "об-
щего" (разума и добродетели). И в этом можно увидеть опре-
деленный позитивный момент, поскольку Ничто ограничивает
субъектную свободу человека, внушая ему страх и беспомощ-
ность перед неизъяснимым (Н.А.Бердяев), а "общее" - раст-
воряет его индивидуальную самобытность.
Трудно не согласиться с тем, что человек не должен
догматически цепляться за единожды избранную им позицию,
но вправе произвольно менять ее, что он не должен "зависать"
в абстракции, но должен приближаться в познании к миру
"живому" и быть в постоянном движении самоизменения.
Вместе с тем следует обратить внимание и на то, что не по-
зволяет принять философскую позицию Л.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169