В то же время управление страной было достаточно корректным и эконо
мным и обеспечивало, вопреки всем антилиберальным вкраплениям, в немало
й степени внутреннюю свободу, соблюдение законности и социальную защищ
ённость.
Так что печать анахронизма на портрете кайзеровской Германии в целом об
ъясняется отнюдь не экономическими явлениями, равно как и не её многолик
ими феодальными структурами. Над этой занятой своими делами и, казалось
бы, так уверенной в своём завтрашнем дне страной, над её растущими крупны
ми городами и промышленными районами довлел некий своеобразный романт
ический небосвод, тёмный купол которого населяли мистические образы, др
евние герои и боги, Ч отсталость Германии имела идеологическую природу
. Конечно, в немалой степени к этому приложили свою руку академический об
скурантизм, фольклор германистов, а также потребности в украшательстве
со стороны того слоя буржуазии, которому так хотелось поверх материальн
ых целей; кои он преследовал с такой неугомонностью и динамизмом, увидет
ь более высокие ориентиры. Но в то же время за всеми этими пристрастиями п
остоянно ощущалась бюргерская строптивость в культурной сфере по отно
шению как раз к тому современному миру, возведению которого помогали сто
ль энергично и успешно, Ч это была своего рода оборонительная жестикул
яция в адрес новой, лишённой поэзии реальности, имевшая своим истоком не
дух скептицизма, а дух пессимистического романтизма, и позволявшая расп
ознавать в себе латентную готовность к контрреволюционному протесту.
Это противодействие проявит себя в первую очередь в настроениях критик
и в адрес цивилизации и найдёт своих апологетов в таких авторах как Паул
ь де Лагард, Юлиус Лангбен и Ойген Дюринг. Конечно, обличавшееся ими недом
огание относилось к симптомам общецивилизационного кризисного настро
ения, представлявшего собой реакцию на лишённый фантазии, прагматическ
ий оптимизм эпохи. На рубеже веков оно наделало немало шума как в Соединё
нных Штатах, так и во Франции, привлекло внимание к делу Дрейфуса, к «Аксьо
н франсэз», к манифестам Морраса и Барреса. Габриеле д'Аннунцио, Энрико Ко
ррадини, Мигель Унамуно, Дмитрий Мережковский и Владимир Соловьёв, Кнут
Гамсун, Якоб Буркхардт и Дэвид Герберт Лоуренс стали, при всех их индивид
уальных различиях, выразителями сходных страхов и противодействий. Одн
ако в Германии этот, подобный вторжению и чрезвычайно глубокий перелом,
так внезапно перебросивший страну из её бидермайера
Стилевое направление в ав
стрийском и немецком искусстве в первой половине XIX в. Название дано по фа
милии литературного персонажа, олицетворявшего простодушного, недалёк
ого обывателя. Ч Прим. перев.
в модерн и требовавший при этом все новых разрывов и расставаний, п
ридал здешнему протесту несравнимую с остальной Европой экзальтирован
ную окраску, где страх и отвращение по отношению к действительности соче
тались с романтической тоской по канувшим в Лету идиллическим порядкам.

И эта традиция тоже пришла издалека. Страдание по поводу «опустошений»,
приносимых процессом цивилизации, можно было проследить до Руссо или «В
ильгельма Майстера» Гёте. Апологеты этого неприятия презирали процесс
и не без гордости признавались в своей Ч не от мира сего Ч отсталости; вс
е они были наблюдателями вне своего времени, стремившимися, как писал Ла
гард, увидеть такую Германию, которой никогда не было и, может быть, никогд
а и не будет. Ко всем фактам-возражениям они относились с высокомерным пр
енебрежением и горько сетовали на «одноглазый разум». Свой порою весьма
остроумный иррационализм они обращали против биржевого дела и урбаниз
ации, принудительных прививок, мирового хозяйства и позитивистской нау
ки, против «коммунизации» и первых аэропланов Ч короче говоря, против в
сего процесса эмансипации современного мира, того процесса, из проявлен
ий которого они рисовали общее полотно катастрофического «заката души
».
Будучи «пророками озлобленной традиции», они жаждали прихода дня, когда
будет положен конец опустошению и «старые боги вновь выйдут из вод».
Противопоставлявшиеся ими новому времени представления о ценностях, в
ключали в себя естественность, искусство, прошлое, аристократию и любовь
к смерти, а также право сильной цезаристской личности. Бросается в глаза,
что этот протест, содержавший сетования по поводу упадка немецкой культ
уры, нередко был пронизан идеями империалистического мессианства, в кот
орых страх обращался в агрессию, а отчаяние искало утешения в величии. Са
мая известная книга, выразившая эту тенденцию времени, принадлежала пер
у Юлиуса Лангбена и называлась «Рембрандт-воспитатель». Вышедшая в свет
в 1890 году, она пользовалась невероятным успехом и уже за полтора-два года
насчитывала до сорока переизданий. Такая широкая популярность этого эк
сцентричного свидетельства паники, антисовременности и националистич
еского мессианского бреда приводит к мысли, что сама книга была выражени
ем того кризиса, который она изгоняла своими заклинаниями с такой страст
ью и ожесточением.
Чуть ли не ещё более чреватым последствиями нежели соединение враждебн
ого отношения к цивилизации с национализмом эпохи явилась Ч как это уже
имело место с социал-дарвинистскими и расистскими теориями Ч смычка э
тих чувств с антидемократическими идеями. И это было диагнозом, свидетел
ьствовавшим о болезни того либерального западного общества, которое ос
новало свой политический строй на принципах Просвещения и Великой фран
цузской революции.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138