Тот факт, что какая-то категория людей живет
"богато" ("как капиталисты и помещики"), был общеизвестен. К нему относились
как к чему-то само собой разумеющемуся, т. е. не как к несправедливому
отклонению от норм и не как к преходящему явлению на пути ко всеобщему
равенству, а как к естественному явлению. Отец одного из таких моих
соучеников постоянно утверждал, выпив чекушку водки, что "бедные и богатые
всегда были, есть везде и всегда будут". Мы с ним спорили. аргументируя тем,
что узнали в школе о будущем обществе изобилия. Ситуация для меня
складывалась такая. С одной стороны, я видел факт неравенства. С другой
стороны, на меня сильнейшее впечатление производили идеи будущего
коммунизма. Я страстно жаждал, чтобы это произошло.
Каждое лето я ездил в деревню к матери и видел, какой кошмарной
становилась там жизнь. Это добавляло свою долю в понимание фактических
социальных различий людей и вместе с тем усиливало желание, чтобы общество
изобилия, равенства и справедливости осуществилось на самом деле. Надежда на
такое общество подкреплялась не только желанием, но и реальными улучшениями
условий жизни и интересностью жизни.

ЖИЗНЬ СТРАНЫ
Отменили карточную систему. Регулярно снижались цены на продукты питания.
Появились предметы ширпотреба (одежда, обувь, кухонная утварь и т. д.).
Жизнь становилась интересной и насыщенной. Мы ходили на демонстрации,
участвовали в пионерских сборах и во всякого рода общественных мероприятиях
(сбор металлического лома и макулатуры, посадка деревьев). Нам показывали
новые фильмы, которые с пропагандист[99] ской точки зрения были сделаны
превосходно. Они производили впечатление даже на Западе. А для нас они были
праздниками. Я сам посмотрел раз двадцать фильм "Чапаев" и десять раз "Мы из
Кронштадта". Нам устраивали чтение новых книг советских писателей. Книга
Николая Островского "Как закалялась сталь" стала своего рода учебником
коммунистического воспитания молодежи. Все важнейшие события в жизни страны
становились событиями нашей личной жизни. Начавшаяся реконструкция Москвы
воспринималась нами не как разрушение памятников старины и архитектурное
обезображивание города, а как явное улучшение вида города и условий жизни в
нем. При мне снесли знаменитую Сухареву башню и башни водопровода у Рижского
вокзала, уничтожили бульвары Садового кольца и Первой Мещанской улицы. И
даже это мы воспринимали как неслыханный прогресс. Около нашего дома сломали
церковь. На ее месте построили здание художественно-промышленного училища.
Одним словом, жизнь страны, преподносимая нам в героически-романтическом
духе, становилась важнейшим элементом нашей личной жизни и оттесняла куда-то
на задний план все реальные ужасы и трудности. И сталинские репрессии мы
воспринимали как продолжение революции и Гражданской войны. Впрочем, моего
окружения они тогда не коснулись почти совсем. В соседнем доме арестовали
инженера, затем - его преемника. Но это никакого эффекта не имело.
Политические процессы после убийства Кирова мы воспринимали как спектакли и
ждали новых представлений такого рода.

СМЕХ СКВОЗЬ СЛЕЗЫ
Несмотря ни на что, внешне я выглядел энергичным, веселым и
жизнерадостным. Такую форму отношения к невзгодам нам прививали в семье с
рождения. У нас в семье много смеялись. Смех был в некотором роде защитной
реакцией от убожества и жестокости бытия. В школе благодаря стенной газете я
стал считаться прирожденным юмористом, и я воспринял эту роль. Иногда она
меня заносила слишком далеко. В 1935 году был [100] опубликован проект новой
Конституции. Опубликован для всеобщего обсуждения. И его, конечно, обсуждали
повсюду. Считалось, что его сочинил лично Сталин. И мы обсуждали его на
уроках и на всякого рода собраниях. Я и еще двое моих товарищей затеяли игру
в конституцию - сочинили свою шуточную конституцию. Согласно нашей
конституции, лодыри и тупицы имеют право на такие же отметки, как и
отличники. Самые плохие ученики имеют право поступать без экзаменов в самые
лучшие институты. Самые глупые и безнравственные люди имеют право занимать
самые высокие должности. Народ обязан восхвалять все решения властей. Вот в
таком духе мы сочинили целую школьную тетрадку. Выпустили даже свои деньги,
на которых было написано, что на них, в отличие от капиталистического
общества, ничего купить нельзя. Эффект от нашей конституции был
колоссальный. В школе началась паника. Появились представители органов
государственной безопасности. На нас кто-то донес. Нас исключили из школы.
Но мы отказались от авторства. По почерку нас уличить не могли, так как мы
написали текст печатными буквами. Расследование длилось две недели. В конце
концов нас восстановили в школе и дело замяли.
Это был самый крупный случай политической сатиры в мои школьные годы. Я
уже тогда стал проявлять склонность к шуткам на социально-политические темы,
но к менее опасным, чем наша конституция.

ИДЕЙНЫЙ "ЗАПОЙ"
В 1936 году в Москву приехала сестра Анна с братом Николаем. У старшего
брата было уже двое детей. В нашей комнатушке стало жить восемь человек. Я
стал готовить уроки в библиотеках-читальнях имени Тургенева или имени
Грибоедова. Это было удобно также с точки зрения чтения книг. Кроме того,
можно было заводить новые интересные знакомства. В это время я стал
увлекаться философией, а также идеями социалистов-утопистов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187