"Государство - это я". Истолкование абсолютно
ложное. Король был на вершине социальной иерархии, я же - на ее низших
ступенях. Король обладал властью над миллионами подданных, я же вообще не
имел подчиненных, а если таковые появлялись, я тяготился ролью начальника,
игнорировал ее и скоро терял. Король отождествлял себя с государством из
многих миллионов граждан, я же объявлял себя государством, состоящим всего
из одного гражданина - из самого себя. Для короля его формула выражала его
положение абсолютного монарха. Моя же формула выражала намерение рядового
гражданина коммунистического общества завоевать и отстаивать личную свободу
и независимость в условиях господства общества и коллектива над индивидом.
Еще во время допроса на Лубянке в 1939 году я заявил, что добровольно не
позволю никому, даже самому Сталину, распоряжаться мною по своему произволу.
От этого мальчишеского заявления до моего заявления самому себе, что я есть
суверенное государство, прошла почти четверть века. Первое заявление
выражало эмоциональный и моральный протест против реальности сталинизма.
Второе же было формулировкой целой рациональной концепции. Первое было
проявлением отчаяния, второе - программой его преодоления. [368]
При моей склонности к коллективизму было не так-то легко встать на этот
путь. Я знал, что обрекал себя на судьбу одиночки. Но мысль о том, чего
может достичь одиночка в условиях, когда люди добиваются успеха лишь
группами и в группах, сыграла роль не столько предостережения, сколько
интригующей проблемы. Я отдавал себе отчет в том, что моя позиция есть лишь
индивидуальная защита от крайностей коллективизма, массовости, мафиозности,
идейного безумия и морального разложения, овладевшими миром.
Я не могу утверждать, что мой жизненный эксперимент удался полностью. Но
это не столь важно. Суть дела состоит не в том, чтобы создать свое личное
государство и жить в нем с душевным комфортом, а в том, чтобы стремиться к
этому, т. е. в самой попытке построения такого личного государства, пусть
эта попытка и кончается неудачей. Я отдавал себе отчет в том, что я затеял,
и не строил никаких иллюзий насчет успеха. Я знал, что пошел не просто
против отдельных людей, а против хода истории.
Мое намерение стать суверенным государством не осталось незамеченным.
Правда, мои коллеги и знакомые понятия не имели о масштабах моего замысла.
Если бы они об этом догадались, мой эксперимент закончился бы в самом
начале. Представьте себе муравья в огромном скоплении подобных себе
муравьев, который заявил бы о своем намерении создать свой индивидуальный
муравейник в рамках общего муравейника и начал бы это делать. Что сделали бы
с ним? Конечно, уничтожили бы. То же самое случилось бы и со мною.
Окружающие меня человеки-муравьи болезненно реагировали на все мои попытки
стать автономным государством-муравейником из одного человека. Человек,
выходящий из-под контроля коллектива и общества, воспринимается как угроза
существованию целого. Поэтому коммунистическое общество так нетерпимо по
отношению к независимым одиночкам. Причем это прежде всего есть реакция не
высших властей и карательных органов, а непосредственного окружения
индивида, уклоняющегося от общей нормы. Власти и карательные органы вступают
в силу тут в последнюю очередь.

[369]
ОТНОШЕНИЕ К ОБЩЕСТВУ
То общество, в котором я появился на свет и жил, как я говорил себе
тогда, было дано мне независимо от моей воли и желаний. Я его не создавал. И
я никогда не ставил перед собой задачу его разрушать. Я с ним считался как с
исторической данностью, как с эмпирическим фактом. Я не был его поклонником.
Но я не был и его противником. Мое отношение к нему было иного рода. Мне
много раз приходилось на Западе отвечать на вопрос моих читателей и
слушателей: я за коммунизм или против него, коммунист или антикоммунист. Я
отвечал, что я ни за и ни против, ни то и ни другое. И боюсь, что меня не
понимали или истолковывали мои слова как стремление уклониться от прямого
ответа. А между тем мой ответ был искренним и точным. Нельзя делить людей на
коммунистов и антикоммунистов, на сторонников коммунизма и его противников.
Есть множество людей, которым все эти явления безразличны, и они не
причисляют себя ни к той, ни к другой категории. Не всякая критика
коммунизма есть антикоммунизм. Не всякие положительные суждения о коммунизме
суть его апологетика. Не всякая критика Советского Союза есть антисоветизм,
как и не всякие похвалы в его адрес суть просоветизм. Но люди со слабо
развитыми логическими способностями, каких в мире большинство, склонны все
человечество делить на две категории: на тех, кто "за", и тех, кто "против".
Мое же отношение к советскому обществу было еще более сложным, чем
упомянутые выше три возможности (за, против, ни за и ни против). Я был
противником этого общества, но в качестве члена этого общества, не имеющего
желания его разрушать и даже причинять ему ущерб. Я был критиком коммунизма,
но не с позиций антикоммунизма, а совсем с иных, которые немыслимы в
обществе некоммунистическом. Просто вопрос о существовании коммунистического
социального строя, о его преобразовании и свержении никогда не был моей
проблемой. Я не был безразличен к советскому обществу, но я был безразличен
к проблемам, которые разделяют людей на просоветских и антисоветских, на
прокоммунистов и антикоммунистов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187