Наиболее яркими
представителями этого направления считают Салтыкова-Щедрина и Чехова. Но я
вижу черты этого направления у всех крупных писателей дореволюционной
России, начиная с Лермонтова. Суть [459] этого направления заключается в его
ориентации на объективные социальные отношения между людьми и на
обусловленность всех прочих важных явлений человеческой жизни этими
отношениями, а также изображение самих людей как своего рода функций в
системе этих отношений.
Думаю также, что я довел это направление в литературе до логического
конца, придав ему вид сознательной литературно-логической концепции и связав
его с научной критикой общества.
Основная задача литературы социологического реализма не развлекать
читателя, а побуждать его задумываться над важными жизненными проблемами.
Это литература для работы мысли. Именно для работы. Причем, чтобы понимать
ее и получать от нее эстетическое удовольствие, нужно иметь привычку и
навыки в ней, нужно прилагать усилия, чтобы читать и понимать ее. Иногда
нужно перечитывать много раз, чтобы понять заложенные в ней мысли и ощутить
интеллектуальную красоту. Здесь нужно обладать эстетическим чувством особого
рода, способностью не просто понимать, а замечать эстетический аспект
абстрактных идей.
В моем случае речь шла не просто о продолжении традиций социологического
реализма русской литературы, а о создании целого романа как романа
социологического. Такой роман в моем понимании есть не просто роман, в
котором затрагиваются социальные проблемы, т. е. не просто социальный роман.
Социальными романами являются такие романы, например, как "Война и мир" и
"Анна Каренина" Льва Толстого, "Преступление и наказание" и "Братья
Карамазовы" Достоевского и многие другие. Социологический роман должен
исходить из научного социологического исследования общества и лишь
использовать некоторые литературные средства для выражения результатов
исследования.
Когда я начал писать свою книгу, в мире уже были широко известны книги
Солженицына и других авторов, разоблачавших ужасы сталинского периода. Это
ставило меня в затруднительное положение, так как эти книги стали сенсацией
и приковали к себе внимание читателей. Писать очередную разоблачительную
книгу было бессмысленно. Но в этом был свой плюс: я мог целиком и [460]
полностью сосредоточиться на описании вполне нормального, здорового,
развитого коммунистического общества, каким советское общество стало в
брежневские годы. Моим объектом стали не крайности, а именно норма жизни
масс людей в самом фундаменте общества. Так что социологический роман тут
был наиболее адекватной формой.

ВЫМЫСЕЛ И РЕАЛЬНОСТЬ
Местом действия в моем романе я избрал воображаемый город-государство,
назвав его Ибанском. В русском языке это изобретенное мною слово, как и
название романа, имеет издевательский смысл, не переводимый на другие языки.
Но главное тут не в словесном каламбуре.
Некоторые рецензенты и читатели считают, что я выдумал Ибанск из неких
соображений самозащиты (чтобы не говорить открыто о Советском Союзе,
поскольку это было бы опасно). Это неправда. Ибанск - это литературный
прием, причем, как мне кажется, не ослабляющий, а усиливающий критический
эффект.
И никакой защиты он не давал. Я выдумал его прежде всего как средство
представить результаты своих исследований советского общества в качестве
результатов, имеющих силу в той или иной мере для любого достаточно большого
и развитого современного человеческого коллектива.
Вымысел стал просто необходимым элементом литературной формы для
выражения результатов научного исследования. Почему? Да хотя бы потому, что
само научное исследование в этом случае невозможно без абстрактных моделей,
без гипотетических примеров, без пояснений на воображаемых ситуациях. Но
если в науке это суть формы и средства научной абстракции, то в литературе
такого рода, о которой я говорю, они приобретают свойства художественного
вымысла, становятся изобразительными средствами. Так что все конкретные (с
точки зрения традиционной литературы) ситуации в моих книгах было бы
ошибочно рассматривать просто как запись виденного и слышанного мною.
Конечно, я присматривался и прислушивался к происхо[461] дящему. Но я видел
и слышал нечто такое, что само по себе не могло еще стать фактами
литературы. Все упомянутые ситуации я на самом деле выдумал. Я выдумывал
даже тогда, когда как будто бы были аналоги в жизни. Я лишь опирался
психологически на эти аналоги, да и то лишь иногда, а в языковом отношении
заново изобретал даже факты прошлого. Оперируя методами науки, я буквально
высчитывал логически мыслимые ситуации и типы людей. И порой я сам лишь
постфактум обнаруживал совпадение своих вымыслов с историческими фактами и
конкретными людьми.
Когда я писал "Зияющие высоты", перед моими глазами разворачивался
реальный процесс жизни советского общества. Многие делали карьеру и
добивались жизненного успеха. Другие, наоборот, вступали в конфликт с
обществом, терпели неудачи, становились отщепенцами. Они служили прототипами
для моих персонажей не непосредственно, а как представители характерных
явлений и тенденций общества. Значительная часть моих персонажей отражала
целое поколение карьеристов в различных сферах жизни общества, в те годы
находившихся еще на низших и средних ступенях власти, но уже уверенно
двигавшихся к ее вершинам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187