Мотивировал он это тем, что мне якобы хотят присвоить звание
ефрейтора или даже младшего сержанта, а для этого надо, чтобы в моей
биографии не было никаких темных мест. Его особенно интересовали вопросы,
почему я не был комсомольцем и почему прервал учебу в институте, хотя по
закону должен был бы иметь освобождение от армии. Я написал, что учебу
прервал из-за переутомления, что в армию пошел добровольно, что из комсомола
выбыл механически, из-за неуплаты членских взносов (работал в глуши, взносы
платить было негде). По лицу "особняка" я видел, что мои ответы его не
удовлетворили. Ему явно хотелось разоблачить кого-либо. Я боялся, что он
пошлет запросы обо мне в Москву. А адрес в моих документах был ложный. И
вместо МИФЛИ в них фигурировал Московский университет.
Опять вернулись прежние тревоги. Положение мое казалось безвыходным. Я
даже подумывал о том, чтобы дезертировать из армии. Но это было бы безумием.
Меня схватили бы немедленно. В дополнение к дезертирству раскрутили бы мои
прошлые грехи. И я мог заработать не меньше десяти лет лагерей, а скорее
всего, мне могли бы дать высшую меру - расстрел.
На этом материале я в 1945 году написал "Повесть о предательстве". В 1946
году я ее уничтожил. Уже находясь в эмиграции, я припомнил кое-что из нее и
включил в книгу "Нашей юности полет".

НА ЗАПАД
"Особняк" полка не успел раскрутить мое дело: наш полк, как и многие
другие подразделения Особой Дальневосточной Красной Армии, неожиданно
расформировали, погрузили в эшелон без коней и срочно направили на запад
страны. У нас не было никаких сомнений насчет того, куда нас направили: мы
ожидали войну с Германией. Мы все без исключения понимали, что
расформирование больших воинских подразделений на востоке страны и
переброска их на запад были связаны с подготовкой к войне. Мы понимали также
то, что за[196] ключение пакта о ненападении с Германией имело целью лучше
подготовиться к войне. Мы не знали лишь одного "пустяка" того, до какой
степени мы были не готовы к войне. Наша пропаганда действовала в отношении
армии так же, как в отношении колхозов. В отношении колхозов у людей
создавали иллюзию, будто где-то есть богатейшие колхозы. В отношении армии
создавали иллюзию, будто где-то есть части, вооруженные новейшим оружием и
способные в течение нескольких дней разгромить любого врага. Жестокую правду
о военных столкновениях с Японией и о войне с Финляндией мы не знали. Нам их
изображали как блистательные победы. Войны мы не боялись, даже хотели, чтобы
она скорее началась. В случае воины, мечтали мы, отменят строевую подготовку
и многое другое. Мы думали, что легко разгромим врага, ворвемся в Европу,
мир посмотрим. Многие мечтали о военных трофеях. Полк, в который я попал
после переброски на западную границу страны, участвовал в разделе Польши.
Меня поразили трофейные одеяла, которые выдавали даже рядовым бойцам. Они
казались признаком неслыханного богатства. И вообще кое-какие слухи насчет
более высокого жизненного уровня за границей просачивались в нашу среду.
С каждым километром нашего движения в Европу настроение улучшалось. Дело
шло к весне. Исчезало тягостное давление отдаленности. Ребята продавали
вещи, оставшиеся от гражданки, покупали водку. Пили даже одеколон. Мое
настроение, однако, портилось одним обстоятельством "Особняк" передал меня с
рук на руки офицеру "органов" в эшелоне. Мне это стало ясно после того, как
этот офицер как бы случайно столкнулся со мной на платформе и завел явно
провокационный разговор мол, мы поедем через Москву и мне захочется
повидаться с "единомышленниками". Шпиономания в это время достигла
чудовищных размеров. На Дальнем Востоке нам всюду чудились японские шпионы и
диверсанты. Теперь их место стали занимать немецкие. Я боялся, как бы меня
не зачислили в немецкие шпионы. Тем более я немного говорил по-немецки. Всю
дорогу ко мне подлизывался тот самый бывший друг Юра, который написал донос
насчет моего сомнительного прошлого. Я не уклонялся от разговоров с ним.
чтобы не [197] возбуждать дополнительных подозрений. Состояние мое всю
дорогу было тревожное. Я даже не принимал участия в дорожных солдатских
приключениях. Я мучительно искал выход из опасного положения.
Судьба меня хранила. Выход нашелся сам собой. Еще в пути мы узнали об
опровержении ТАСС, напечатанном в центральных газетах. В нем говорилось, что
распространенные за границей слухи насчет переброски войск в Советском Союзе
с востока на запад лишены каких бы то ни было оснований. Мы смеялись над
этим опровержением. Мы знали, что все железные дороги, ведущие к западным
границам, были забиты воинскими эшелонами. Мы не знали лишь того, что высшее
советское руководство и высшее военное командование тем самым готовили
многие миллионы потенциальных пленных для Германии. Я, как и все прочие
солдаты, понимал, что это "опровержение" было чисто политическим трюком. Но
в моем миропонимании оно осело прежде всего как пример лжи на
государственном уровне. Последующие события добавили в это понимание более
чем достаточно фактического материала, чтобы оно перешло в принципиальное
убеждение. Много лет спустя, обдумывая советскую информационную политику,
мне пришлось сделать усилие над собой, чтобы признать некоторую долю
правдивости в ней, да и то лишь как средства обмана.

ПЕРЕЛОМ
По прибытии к месту новой службы (это было около старой границы на
Украине) нас построили на плацу и стали распределять по частям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187