Он поступал в соответствии с
правилами делания большой карьеры. Дружба со мной могла ему повредить.
При обсуждении моей книги он уличил меня в логическом позитивизме,
предложил не рекомендовать книгу к печати и посоветовал мне обратиться
полностью к логике. И я ему благодарен за это. [333]
Книгу я тогда уничтожил. Но от идей ее не отказался. Впоследствии я их
частично опубликовал в ряде статей и параграфов в других книгах, но уже
независимо от марксизма, а как общефилософские и общелогические идеи.
В судьбе моей книги сыграло роль еще одно обстоятельство. Произошли
известные "венгерские события". Моя аспирантка Правдина Челышева выступила
на партийном собрании с протестом против поведения советского руководства в
отношении Венгрии. Ее исключили из партии и из института и выслали в
Казахстан. Конечно, этот мужественный поступок не имел резонанса ни в
стране, ни тем более на Западе. До диссидентского движения еще было далеко.
Я выступил против исключения Правдины из института, за что мне было
поставлено на вид. Я отделался дешево, хотя я неоднократно высказывал свое
сочувствие восставшим венграм. Не исключено, что имя Правдина в формировании
этой мужественной женщины сыграло какую-то роль, как фамилия Зиновьев - в
моем.
Одновременно я занимался логикой, причем в ее современной форме
"математической" логики. Я организовал в институте "партизанским" путем (т.
е. без ведома начальства) семинар по логике. Его хотели запретить, но меня
спас польский логик и философ К. Айдукевич, посетивший Москву. Он был у меня
на заседании семинара и пришел в восторг. Потом он говорил об этом семинаре
в президиуме Академии наук и опубликовал о нем очень хвалебную статью. И
семинар признали официально. С докладами в моем семинаре выступали такие
известные ранее или впоследствии личности, как Э. Кольман, С. Яновская, А.
Есенин-Вольпин, С. Шаумян, Г. Поваров и другие. На основе семинара мы с П.В.
Таванцом создали группу логики, которую затем официально превратили в особый
сектор. Заведовать официально стал П.В. Таванец, предоставивший мне полную
свободу действий. Из докладов на моем семинаре был подготовлен сборник
статей, опубликованный лишь в 1959 году после длительных баталий со всякого
рода "консерваторами". Сборник сыграл большую роль в официальном признании
математической логики.
В печать мои работы до 1958 года вообще не выпускали. Сталинисты тут были
ни при чем. Это делали "ли[334] бералы", многие из которых считались моими
друзьями. Они упорно стремились сделать из меня такого же типичного
советского философа, какими были сами, я столь же упорно не поддавался
этому. Я хотел результаты моих собственных размышлений предавать гласности
как мои личные, а не приписывать их классикам марксизма и не изображать их
как развитие марксизма. Первые мои работы были опубликованы в Польше и затем
в Чехословакии в 1958 году. Лишь после этого было разрешено напечатать
некоторые мои статьи в советских журналах и сборниках статей.
В 1958 году в институте состоялась конференция по проблеме логических и
диалектических противоречий. Конференция была локальной. Наши выступления
были отпечатаны в нескольких экземплярах и соединены в сборник для
внутреннего пользования, не для печати. Копии этого сборника валялись без
надобности на канцелярском шкафу в нашем секторе. Институт посетила
делегация западных философов. Они поинтересовались нашей конференцией. Я
отдал им одну копию никому не нужного сборника выступлений. Через некоторое
время (в 1959 г.) в каком-то журнале на Западе появилась статья Н. Лобковица
о разногласиях в советской философии. Обо мне он писал, будто я "имел
мужество свергать диалектические противоречия". Меня, конечно, вызывали в
КГБ по поводу передачи материалов конференции на Запад. А тот факт, что я
якобы отвергал диалектические противоречия, стал предметом нападок на меня
со стороны институтских защитников чистоты марксизма. Упоминание обо мне Н.
Лобковицем было первым в западных журналах. Почти через двадцать лет (в 1978
г.), когда встал вопрос о моей высылке из Советского Союза, профессор Н.
Лобковиц был ректором Мюнхенского университета. Он пригласил меня в
университет гостевым профессором. Под этим предлогом меня и выслали из
страны.

ЗАБАВНЫЙ КУРЬЕЗ
В институт я был принят на должность машинистки-стенографистки, хотя я
печатать на машинке не умел и до сих пор не умею. На первых порах мне
поручили ра[335] ботать с сумасшедшими, которые десятками осаждали
идеологические учреждения. Я отвечал на их письма, читал. рецензировал их
сочинения, беседовал с ними. Хотя я скоро был переведен на должность
научного сотрудника, эта обязанность работать с сумасшедшими оставалась за
мною в течение многих лет. Впоследствии я использовал опыт этой работы в
моих литературных произведениях, в особенности в книге "Желтый дом",
основанной на фактах жизни Института философии АН СССР. Один из моих
"психов" свихнулся на теме индивидуального террора. Это был очень
интеллигентный и милый инженер. Он пришел в институт и спросил сотрудников,
толпившихся на лестничной площадке и от безделья занимавшихся
зубоскальством, кто в институте интересуется проблемами индивидуального
террора. Все не сговариваясь назвали ему меня. Стоило ему взглянуть на меня,
как он сказал, что я и есть тот человек, какой ему нужен, и проникся ко мне
полным доверием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187