Мои работы имели
международный резонанс. Меня постоянно приглашали лично на международные
профессиональные конгрессы и симпозиумы. Я был избран в Академию наук
Финляндии, что было серьезным признанием моих заслуг в логике. Я стал одним
из самых цитируемых философов в Советском Союзе и самым широко цитируемым
советским философом на Западе. Все это пришло ко мне не вследствие моих
карьеристических усилий, а благодаря личным результатам и благодаря
фактической либерализации советского общества, происходившей фактически и
вопреки усилиям властей остановить ее.
Вместе с тем эти годы были самыми успешными годами моего жизненного
эксперимента, т. е. попытки реализовать мой идеал личного автономного
государства. То, что именно эти годы стали годами моего эксперимента,
произошло не случайно. Дело в том, что моя жизненная концепция была создана
для зрелого коммунистического общества, как стали говорить при Брежневе -
для "развитого социализма". А такое состояние наступило лишь в эти годы.
[399]
И в моем личном положении в обществе я достиг идеала.
Я стал доктором наук, старшим научным сотрудником и профессором, что
обеспечивало мне высокий материальный уровень и почти полную свободу
действий. Мое личное положение и мои личные отношения с людьми открывали мне
доступ в самые различные слои, сферы и учреждения общества. Я получил
возможность наблюдать механизмы советского общества почти что в лабораторно
чистом и не прикрытом ничем виде. Я мог в своем поведении позволить себе
многое такое, что было фактически запрещено для других, например не быть
марксистом, общаться с иностранцами, печататься на Западе; свои лекции,
публичные выступления и частные разговоры вести так, "как будто никакой
советской власти, никакого марксизма, никакой партии не существовало" (это
слова из одного из доносов, которые на меня в те годы сочинял мой близкий
друг и вместе с тем непримиримый враг Э. Ильенков).
Не знаю, как в отношении других, но в отношении меня презираемая на
Западе объективная диалектика сыграла свою роковую роль. Мои усилия в науке
и в преподавании принесли мне успех и способствовали укреплению моего
личного государства. Но они же одновременно стали действовать в
противоположном направлении - в направлении разрушения его. Чем больше
становились мои успехи, тем сильнее становилось решение моей среды
остановить меня. Все эти десять лет были годами постоянной борьбы со средой,
борьбы, распылившейся на тысячи мелких стычек по самым, казалось бы,
ничтожным поводам.

МОЕ ОКРУЖЕНИЕ
Мне приходилось, разумеется, сталкиваться с рабочими, крестьянами,
конторскими служащими, с людьми из сферы обслуживания. Но все эти категории
людей не играли фактически ту роль в советском обществе, какую им
приписывала советская идеология и пропаганда. Я жил главным образом в среде
людей, которые были самой активной, самой культурной и самой интересной во
[400] многих отношениях частью населения, - в среде той части интеллигенции,
которая непосредственно соприкасалась с высшими органами власти (в
особенности с ЦК и КГБ), обслуживала их и вместе с тем была погружена в
общую среду социально и культурно активной части населения.
В хрущевские и брежневские годы совершенно отчетливо обнаружилась
социальная структура советского населения, характерная для коммунистического
общества. Марксистское деление советских людей на рабочих, крестьян и
интеллигенцию утратило даже идеологический смысл. Многомиллионная армия
работников системы власти и управления образовала особый слой, который никак
нельзя было отнести к указанным трем категориям. Даже в анкетах в пункте
"социальное положение" писали не "интеллигент", а "служащий". Причем сами
понятия "рабочие", "крестьяне" и "интеллигенция" лишились прежнего смысла.
Кто-то (кажется, А. Солженицын) предложил ввести в употребление понятие
"образованщина". Но я в этом особой надобности не вижу. Тот факт, что многие
люди в советском обществе получают среднее и высшее образование, не дает
оснований относить этих людей к одной и той же социальной категории. Уровень
образования вообще не есть критерий социологический. Дело, в конце концов,
не в словах. В советском обществе сложился многочисленный и социально
влиятельный слой граждан, которые профессионально работают в области
культуры, хранят достижения культуры, передают их новым поколениям и сами
вносят в культуру свой вклад. В советском обществе все они (за редким
исключением) являются сотрудниками государственных учреждений или членами
особого рода организаций вроде Союза писателей, Союза художников, которые
фактически суть лишь разновидности все тех же государственных учреждений. И
почти все, что делают эти граждане, делается в рамках этих учреждений и под
их контролем. Сами же эти учреждения в целом включены в единую систему
советских учреждений, находятся под строжайшим контролем органов управления,
включая партийный контроль. К этой же категории можно отнести многих
профессионально образованных граждан, обслужи[401] вающих интеллектуальный
аспект работы аппарата власти и управления. Я считаю возможным за этой
категорией граждан, профессионально исполняющих культурные, интеллектуальные
и творческие функции общества, сохранить название "интеллигенция" (во всяком
случае, я буду это слово употреблять здесь именно в таком смысле).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187