Он посвятил меня в свои планы. А планы были далеко идущие:
взорвать Лубянку или какое-либо правительственное здание. Последнее
желательно взорвать, когда там будет проходить какое-либо торжественное
заседание и все члены Политбюро ЦК КПСС будут в сборе. В качестве объекта
взрыва фигурировал и Мавзолей Ленина. Техническую сторону дела он брал на
себя. От меня требовалось философское обоснование необходимости покушения.
Этот сумасшедший (я назвал его Террористом) посещал меня в институте,
узнал мой домашний адрес и приходил домой, ловил меня в самых неожиданных
местах. Однажды он пришел к нам в сектор. Институт находился неподалеку от
Кремля. Мой Террорист начал развивать идеи насчет транспортировки взрывчатки
на Кремль по воздуху, направляя устройство из окна института. Нашу беседу
подслушал один из сотрудников сектора, сидевший за шкафом, так что мы его не
заметили. Он немедленно донес в КГБ. Моего Террориста после этого я не
видел. За мной пришли два человека с Лубянки. Лишь после объяснения в
дирекции, что беседа с такими сумасшедшими была моей служебной обязанностью,
меня оставили в покое.
Среди моих "психов" были самые разнообразные типы. Когда много лет спустя
появились диссиденты и до меня [336] дошел слух об их идеях, ничего нового
для меня в этом не было: все диссидентские идеи мне высказывали мои "психи",
только в гораздо более ясной форме. За исключением, правда, одной идеи:
никто из них не помышлял об эмиграции.

ШУТОВСКАЯ ФОРМА НАУЧНОЙ ТЕОРИИ
Уже в школьные годы у меня наметилась склонность к шуткам и злословию
насчет марксизма и социального аспекта жизни общества. В годы армии и войны
эта склонность усилилась, а в хрущевские и брежневские годы обрела черты
роли, которую я принял для себя в разговорах с отдельными людьми и в
компаниях. Оказалось, что я имел способности к этому, как другие имели
способности петь, играть на музыкальных инструментах, плясать, рисовать,
руководить людьми. Высмеивать святыни марксизма и основы коммунизма стало
моим призванием и, употребляя западное словечко, хобби.
Но высмеивать со смыслом. Например, согласно Сталину, марксизм - не
догма, а руководство к действию. Я это утверждение несколько "исправил":
марксизм - не догма, а руководство к ней. Это была шутка, стоившая мне
неприятных разговоров с ответственными лицами. Но эта шутка выражала
серьезную научную истину, а именно такую: идеология действительно играет
роль руководства к действию, но лишь в догматической форме.
В этой роли она касается лишь больших исторических периодов, эпохальных
проблем, устойчивых явлений. Идеология требует конкретно-исторического
подхода к явлениям, но она не является мелочно-конъюнктурной. Для нее этот
конкретно-исторический подход есть лишь приспособление к зигзагам истории и
использование их в интересах некоей генеральной линии истории. Дело не в
том, что в самой реальной истории такая генеральная линия есть. Дело в том,
что идеология в се роли руководства к действию есть установка на такое
поведение в сложной ситуации мировой истории, как будто бы такая генеральная
линия есть на самом деле. И надо признать как факт, что с точки зрения
больших исторических перспектив такая идеологическая установ[337] ка удобна
для руководства страной. Она есть своего рода алгоритм для движения в
лабиринте истории.
Другой случай произошел еще при Маленкове. Были опубликованы виды на
урожай в том году. Я в шутливом разговоре на эту тему предсказал, что
реальный сбор зерна будет, по крайней мере, в два раза меньше. После снятия
Маленкова было сообщение, подтвердившее мое предсказание. А я свое
предсказание сделал, введя коэффициенты системности. В прогнозах позитивные
величины надо было делить на эти коэффициенты, а негативные - умножать.
Негативный пример получился, когда я утроил предполагавшиеся затраты на
строительство нового здания университета, и это предсказание тоже
подтвердилось.
Мои шутки принимали обычно гротескно-сатирические формы. Но самое
удивительное заключалось в том, что именно эта форма мысли была наиболее
близкой к научной истине: она включала в себя элемент научной абстракции.

КОЛХОЗЫ
В течение всего хрущевского периода мне приходилось регулярно ездить в
колхозы Московской области. Иногда я это делал в составе агитационной
бригады, иногда - в составе рабочей бригады. Это была моя "общественная
работа" в качестве члена партии. Приходилось это делать и в брежневские
годы, но уже довольно редко: как доктор и профессор я уже мог уклоняться от
такой "общественной работы". Я участвовал в таких поездках с удовольствием.
Хотя жили мы при этом в свинских условиях, много работали и плохо питались,
мы проводили время на воздухе и отдыхали от сидячего образа жизни и
умственного труда, а главное - хотя бы на короткий срок оказывались в
условиях {идеального} коммунистического коллектива. Мы вырывались из обычной
социальной среды, в которой мы были подвержены действию законов {реального}
коммунистического коллектива. Эти поездки дали богатейший материал для моей
литературной деятельности, сначала - для устного балагурства в московских
компаниях, затем - для книг. He[338] сколько разделов на эту тему читатель
может найти в книге "В преддверии рая", а в "Желтом доме" этому посвящена
одна из четырех частей книги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187