Я сам себе напоминал тогда
того исходящего поносом и хохочущего от комизма ситуации парня, падающего
под колеса поезда в пяти тысячах километров от дома.
Мне потом не раз приходилось встречать молодых русских людей,
защищавшихся от кошмаров жизни насмешкой и бесшабашностью. Похоже на то, что
такое отношение к жизни есть лишь форма проявления отчаяния.

ИДЕАЛЬНЫЙ ОБРАЗ И РЕАЛЬНОСТЬ АРМИИ
Была еще одна причина, почему я ухватился за армию как за выход из моего,
казалось бы, безвыходного положения: это то, как армия изображалась в
книгах, фильмах, пропаганде и рассказах тех, кто уже отслужил свой срок.
Сравнительно с тем образом жизни, какой имело подавляющее большинство
молодых людей допризывного возраста, служба в армии была на самом деле
благом. Сравнительно сытная еда и хорошая одежда, гигиена, спорт, обучение
грамоте, политическое просвещение, воспитание, обучение профессиям шоферов,
трактористов, механиков - все это имело следствием то, что армия
пользовалась в народе уважением и любовью. Многие парни, отслужив положенный
срок, оставались на сверхсрочную службу, становились младшими командирами
(сержантами и старшинами), выслуживались в средние командиры (лейтенанты),
поступали в военные училища. Значительная часть отслуживших срок не
возвращалась в свои деревни, оседала где-то в других местах, в основном в
городах, на новых стройках. Армия играла огромную роль в осуществлении
грандиозной социальной, идеологической и культурной революции в стране.
Разумеется, пропаганда сильно идеализировала службу в армии. Я никогда не
верил в пропагандистские сказки о колхозах. Успел разочароваться в
пропагандистских сказках насчет заводского рая. Но идеализированный образ
армии остался нетронутым. Уходя в армию, я надеялся на то, что начну новый
образ жизни, [180] который позволит мне укрепиться физически и восстановить
душевное равновесие. Мои ожидания оправдались, но лишь отчасти. Я не ушел от
всех тех проблем, какие мучили меня до этого. К старым проблемам
присоединились многие новые.
Я попал в армию, может быть, в самый худший момент и, может быть, в самые
тяжелые условия. Страна готовилась к войне с Германией. Все прекрасно
понимали, что пакт о взаимном ненападении, подписанный с Германией в 1939
году, был лишь отсрочкой начала войны. Военные столкновения с Японией и
Финляндией показали, что советская армия не готова к большой войне. В высшем
руководстве, надо полагать, решили усилить подготовку армии к войне. Но
исполнили это на советский лад. Начались перетасовки в командном составе,
аресты, расстрелы. Для солдат ухудшили питание и одежду, утяжелили службу.
Во главе армии поставили кавалериста Тимошенко. В армию призвали молодых
людей со средним и даже высшим образованием, но направили их не в
подразделение с современной техникой, а главным образом в кавалерию и
пехоту. Лишь перед самым началом войны и уже в начале войны образованных
ребят стали направлять в артиллерию, танковые войска и авиацию. В
кавалерийских частях были целые эскадроны и дивизионы солдат со средним и
высшим образованием. Когда я накануне войны попал в танковый полк, я
оказался единственным в полку военнослужащим со средним образованием. В
кавалерийском полку, с которого я начал военную службу, вооружение и
обучение было такое же, как в кавалерийских частях в Гражданскую войну. К
нам в полк поступило новое автоматическое оружие. Но оно было
законсервировано в складах. Мы с ним не умели обращаться. Уже в армии нам
показали фильм о будущей войне, в котором, с одной стороны, предвосхищалась
роль телевидения, а с другой, сохранялось устаревшее представление о главной
роли кавалерии. Тимошенко вспомнил лозунг Суворова "Тяжело в учении, легко в
бою". И нас начали так мучить бессмысленными учениями, что мне даже моя
кошмарная прошлая жизнь стала казаться раем. Когда в 1962 году появилась
повесть А. Солженицына "Один день Ивана Денисовича", она не произве[181] ла
на меня никакого впечатления, так как первые месяцы моей службы в кавалерии
были гораздо более тяжелыми, чем описанная Солженицыным жизнь заключенных.
Я не хочу этим сказать, будто нас специально мучили и унижали. Ни в коем
случае! Были, конечно, отдельные командиры, которым доставляло удовольствие
мучить и унижать подчиненных. Но они были исключением. И они старались
скрывать эти свои качества. В массе же своей командование от мала до велика
руководствовалось самыми благородными принципами. Система мучения и унижения
возникала вопреки воле и желаниям людей из самой организации армии и условий
службы. Я не могу сказать ни одного плохого слова в адрес даже самых
свирепых начальников лично. Но одно дело - личные качества и желания
начальников, и другое дело - результат совокупной деятельности всей системы
начальников и подчиненных, причем как части общества коммунистического типа.
Наблюдение этого явления на материале армии способствовало тому, что я этот
подход перенес на общество в целом. К концу армейской службы главным
объектом моей критики стал не лично Сталин, а сталинизм как явление
социальное. Тогда я его воспринимал еще как сущность коммунизма вообще, а не
как исторический период.
Ниже я расскажу несколько эпизодов моей довоенной армейской жизни. Они
дадут более наглядное представление об армии того времени и о моей жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187