Его мурлыканье становилось все громче и громче, вскоре он уже урчал, как маленький трактор.
Грета смотрела на меня и улыбалась, в ее взгляде сквозила глубокая привязанность и обожание. При дворе ее считали моей фавориткой, и по большому счету так оно и было. Я сразу выделила Грету среди других девушек, представленных мне в услужение, и очень быстро подружилась с ней. Сама не знаю, чем конкретно она меня привлекла, просто мне нравилось ее общество – и все тут. А Грета, в свою очередь, прониклась ко мне искренней симпатией, с готовностью исполняла любое мое желание, а вдобавок добровольно взяла на себя роль моего гида и проводника в этом огромном городе, в этой незнакомой для меня, зачастую чуждой и непонятной стране. Разумеется, ее преданность не была целиком бескорыстна, она явно надеялась извлечь из нашей дружбы выгоду, но меня это не огорчало. Главное, что Грета не лицемерила, – она действительно была привязана ко мне. Ну а расчет, как говорится, любви не помеха.
Тем временем Сесиль раздвинула шторы на окнах, открыла ставни и подняла оконные рамы. Спальню залил яркий солнечный свет, повеяло приятной утренней свежестью, снаружи донеслась заливистая трель птиц в дворцовом парке. В северном полушарии Грани Палатина, где расположен дворец Палатинум, сейчас была поздняя весна – мое любимое время года.
– Вам хорошо спалось, госпожа? – наконец поинтересовалась Грета.
– Спасибо, отлично.
Я убрала Леопольда со своей груди и приняла сидячее положение. Грета заботливо поправила подушку, чтобы я могла прислониться к ней спиной.
Кот понял, что ласки закончились, и, усевшись у меня в ногах, стал расспрашивать, что мне сегодня снилось. Сам он никогда не видел снов (во всяком случае, не помнил их после пробуждения), но это нисколько не мешало ему мнить себя великим толкователем сновидений. Леопольд увлекся этим полгода назад, посещая вместе с нами занятия по классической прекогностике – короче, по гаданию, и, прежде чем мы успели сообразить, чем это чревато, изрядно пополнил свой словарный запас мудреными терминами, которые употреблял совершенно невпопад, ориентируясь главным образом на их звучание, а не на смысл. Поначалу это было смешно, потом стало грустно, и мы запретили Леопольду присутствовать на наших занятиях. Но спохватились слишком поздно – дело уже было сделано.
В дальнем углу комнаты раздался мелодичный перезвон. Грета направилась туда, открыла дверцу в стене и достала из углубления серебряный поднос с завтраком. По утрам двойное подергивание шнура посылало сигнал также и в дворцовую кухню, где для меня быстренько готовили легкий завтрак, который по специальной системе встроенных в стены лифтов доставлялся прямиком в спальню. Что же касается Владислава, то ему накрывали стол на террасе наших покоев – с утра он любил поесть плотно и предпочитал завтракать на открытом воздухе, в шумной компании своих новых приятелей из числа молодых инквизиторов и придворных котов.
Вернувшись к кровати, Грета поставила поднос мне на колени и убрала крышку с тарелки, где лежала весьма аппетитная подрумяненная булочка. Она да еще несколько ломтиков сыра, чашка чаю и немного масла составляли весь мой завтрак. Муж в шутку называл это птичьим кормом – ему моей утренней булочки с сыром и маслом хватило бы разве что на один зуб. Он вообще много ест и, что удивительно, при этом совсем не полнеет. Если бы я съедала хоть половину его дневной нормы, то растолстела бы в момент.
Разрезав булочку пополам, я принялась намазывать ее маслом. Сесиль собралась было присесть, но тут вспомнила о еще одной своей обязанности и спросила.
– Приготовить вашему высочеству ванну?
– Нет, золотко, не нужно. Сегодня я приму душ.
Сесиль опустилась на стул рядом с Гретой, расправила на коленях платье и украдкой взглянула на дверь гардеробной. В ее взгляде сквозило нетерпеливое ожидание.
Я продолжала есть как ни в чем не бывало, делая вид, что ничего не заметила. В первые месяцы нашей жизни во дворце, когда в моей памяти еще была свежа невольная измена Владислава, меня страшно раздражало повышенное внимание к мужу со стороны многих молодых женщин, и в особенности юных, неискушенных девушек, вроде той же Сесили. По меньшей мере два десятка из них были по уши влюблены в него, а уж тех, кому он просто нравился (но нравился как мужчина), я даже не считала – все равно сбилась бы со счета.
В свою очередь, Владислава бесило, что при дворе у меня завелось множество поклонников, жадно ловивших каждый мой взгляд, каждое мое слово. Я, впрочем, с детства привыкла нравиться мужчинам, мне были не в новинку их ухаживания, но все же то массовое обожание, с которым я столкнулась при дворе, обескураживало меня. А что уж говорить о Владиславе! Прежде женщины не баловали его своей благосклонностью (ну и дуры, доложу я вам), и теперь, оказавшись в одночасье объектом девичьих грез, он чувствовал себя крайне неловко.
Наше нынешнее положение было сродни положению людей, в одно прекрасное утро проснувшихся знаменитостями и обнаруживших себя в центре всеобщего внимания. Мы были высшими магами, пусть и совсем «зелеными», еще необученными; мы обладали огромным могуществом, по сравнению с которым все магические приемы рядовых инквизиторов и даже магистров ордена, за исключением Ференца Кароя, казались детскими забавами, наконец, нас считали избранниками Мэтра, его наследниками, людьми, которых коснулось его благословение. В глазах окружающих мы были облечены высшей властью, а власть, как известно, неудержимо влечет к себе людей. И с этим приходилось мириться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119