Сейчас заплатишь или потом? — строго спросила Анна Валентиновна.
— Потом,— ответил Кретов,— денег при себе нет.
— А при доме есть? — усмехнулась комендантша.
— Найдутся, думаю.
— Да что ж там найдется?! Этот же твой квартирант тебя совсем обчистил: и одежду унес, и всякие другие вещи... Твою пишущую машинку продал нашему завмагу за восемьдесят рублей. Завмаг, конечно, не знал, что твоя, купил. Сам будешь с ним разбираться. А мне сорок три рубля надо. Иначе белья тебе больше не выдам.
— Я все понял,— сказал Кретов.— Спасибо вам большое.
— За что спасибо-то? — не поняла Анна Валентиновна.
— А за то, что не потребовали от меня в залог мое пальто, мой костюм, поверили на слово,— поклонился комендантше Кретов.— Или отдать все-таки вам пальто?
— Раз такое дело, давай пальто,— разозлилась Анна Валентиновна.— Ты им справедливое требование, а они тебе издевательство! Давай пальто! И паспорт давай! Чтоб не удрал, как тот твой квартирант...
Кретов повесил на ограду пальто, достал паспорт и протянул его комендантше. Анна Валентиновна взяла паспорт и сунула его в карман фартука.
— Не потеряйте,— сказал ей Кретов.— Паспорт десять рублей стоит. А пальто — двести,— приврал он на полсотни. — Так что если все это пропадет, вы мне, за вычетом сорока трех рублей, будете должны сто шестьдесят семь рублей, больше вашей месячной зарплаты, надеюсь.
— Вот ты чего с меня получишь,— показала Кретову кукиш Анна Валентиновна.— Алиментщик проклятый, голь перекатная! — Сдернула с ограды пальто Кретова и пошла к Своему дому, не оборачиваясь, что-то бормоча себе под нос.
Проходя мимо магазина, Кретов решил сразу же поговорить с завмагом о своей машинке, которую продал ему Лазарев, Завмага, как и Кретова, величали Николаем Нико-
лаевичем. Был он лет на пять старше Кретова, но раза в
три толще и на целую голову выше. Лицо имел улыбчивое, все время поблескивающее жирком. За подвижными тряпоч-
ками век у него прямо-таки светились в полусумраке магазина крупные и темные глаза. К этому портрету Николая Николаевича, широковского завмага, надо прибавить еще одну характерную черту: Николай Николаевич здоровался со всеми приходящими в его магазин за руку. Тянул через прилавок обе свои могучие руки, нежно брал руку покупателя и ласкал, купал ее в своих теплых и мягких ладонях.
— Ба, ба! — обрадовался он, казалось, появлению Кре-това.— Кого вижу?! И лицо свежее, никаких следов болезни, и вообще бравый вид!
Правая рука Кретова утонула в ладонях завмага, как в торбе с горячими и пышными пирожками.
— Здравствуйте,— сказал Кретов.— Я по поводу моей пишущей машинки. Мне сказали, что Лазарев продал ее вам.
— Да! Такой сукин сын! — сделал большие глаза Николай Николаевич.— Всучил краденую вещь! А мне машинка была очень нужна. В магазине машинки не одну сотню стоят, а тут он предложил за восемьдесят рублей, божеская цена. Почему, думаю, не купить? И купил, конечно, отдал восемь десяток. Совсем новеньких,— добавил со вздохом Николай Николаевич.— Хотя машинка, конечно, старая.
— Но еще хорошая, правда?
— Правда,— развел руками Николай Николаевич.— Давайте восемьдесят рублей — и я верну вам вашу машинку.
— А за что же восемьдесят рублей, Николай Николаевич? — спросил Кретов, хотя знал, что Николай Николаевич машинку ему просто так не отдаст.— Машинка-то моя! Моя, Николай Николаевич!
— Не спорю — ваша. Но подсунул мне ее ваш товарищ, который жил у вас, взял деньги, восемь новеньких червонцев, и ушел. Теперь спрашивается: куда он ушел с теми червонцами?
— Куда, Николай Николаевич?
— К вам ушел, дорогой товарищ писатель. И денежки те отдал или поделился с вами. Как и было условлено заранее. И то, что вы пришли теперь ко мне требовать обратно машинку, тоже было условлено заранее. Словом, вы заранее обдумали, как надуть меня, как подсунуть мне машинку, получить за нее деньги, а потом востребовать машинку обратно. План был правильный, надежный, но на дураков рассчитанный. А я — не дурак. Не дурак, не дурак!— захлопал в ладоши завмаг.— Ага?
В магазин вошла не знакомая Кретову женщина. Раз-
говор с завмагом пришлось прервать. Николай Николаевич отпустил покупательнице литр подсолнечного масла, пять килограммов сахару, килограмм макаронов, и женщина ушла.
— Знаете, кто это приходил? — спросил Кретова Николай Николаевич.
— Кто?
— Жена Заплюйсвечкина, того, который вешался. Думаете, для чего ей столько сахара?
— Для чего?
— Самогон будет гнать для Заплюйсвечкина,— захихикал Николай Николаевич,— свою вину перед ним замаливает. Все бабы такие — сначала зарежут, а потом жалеют.
— Все же давайте про машинку,— напомнил завмагу о своем деле Кретов.— Значит, вы считаете, что я и Лазарев все это подстроили, чтоб получить обманным путем ваши восемьдесят рублей?
— Точно так.
— Но Лазарев украл у меня машинку, и деньги за нее взял себе.
— Докажите!
— Он не только машинку украл, но и одежду, и совхозное белье.
— Докажите! Я же, к примеру, считаю, что вы вместе и одежду продали, и белье постельное. Устроили широкую распродажу имущества, потому что вам понадобились наличные. Чтоб доказать факт воровства, вам надо будет поймать Лазарева, получить у него признание, притом официальное, в милиции, установить факт воровства народным судом — очень длинная песня, да и Лазарев, думаю, не дурак: далеко умчался. А пока всего этого нет, пока Лазарев не пойман,— объяснил Кретову Николай Николаевич,— будет действовать моя версия: сговор с целью обмана. Такая бухгалтерия.
— Сами до всего дошли или научил кто-нибудь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123