Для Феди же, если бы тот вздумал прийти ночевать домой, оставалась раскладушка.
Сунув отцовский чемодан под кровать, Кретов спросил:
— Опять тайно сбежал? От Евгении Тихоновны...
— Тайно,— признался отец.— Но записку, конечно, оставил. С требованием, чтоб не искала, поскольку вернусь домой только в гробу.
— Не очень ли это сурово?
— Сурово, конечно. Только прогрызла она мне шею и мозги выела. Сначала хотел написать, что поеду к тебе погостить, а потом вот так написал... Это конец. Расстались. Если умру, на похороны ее не зови, иначе из гроба встану и удеру.
— Скоро уедем отсюда,— сказал Кретов, желая отвлечь отца от мрачных мыслей.— Отправимся в древний прекрас-
ный город Псков. Там мне работу предложили. И квартиру. Вот только дождемся приезда моей жены.
— Новой?
— Разумеется, новой. Верой зовут. Она прилетит тридцатого.
Вечером пришел Заплюйсвечкин. Долго сидел на лавочке возле кухни, вел беседы с Кудашихой. Потом постучался к Кретову. Поздоровался кивком головы, присел на стул у двери, хотя Кретов предложил ему сесть рядом.
— Тут, значит,— сказал он с виноватой улыбкой.— Чтоб ежели чего...
— Ежели чего?
— Ежели но ко времени...
— Бросьте это,— попросил его Кретов.— Вы очень даже ко времени: ужинать сейчас будем.
На ужин была жареная колбаса с картошкой. Только что Кудашиха разложила свою нехитрую стряпню по тарелкам, как пришел Федя. Ужинали все вместе, за одним столом. Кудашиха сначала упиралась, не хотела садиться за стол, но потом согласилась, ела чинно, брала всего понемногу и поддерживала общую беседу. Сначала говорили про дисциплину труда — это потому, что Федя на время ужина оставил виноградник без охраны, потом повели речь о кадровой политике, поскольку Заплюйсвечкин сказал, что попросился на работу в совхозную бухгалтерию, потом перешли к политике международной, потолковали, как и полагается, о «звездных войнах», о лазерном и пучковом оружии — большим знатоком этого оружия показал себя Заплюйсвечкин.
Когда ушел Федя, стали рассуждать о женщинах, о женах, о том, каким мужчинам какие нужны жены. Решили, что Феде нужна легкомысленная вертушка, чтоб она постоянно была занята только своими глупостями и не обращала бы никакого внимания на глупости Феди, на его легкомысленное поведение.
— Легким мужикам нужны легкие жены,— подвела итог Кудашиха,— а степенным — степенные.
— А мне нужна как раз такая жена, какая у меня есть,— краснея, сказал Заплюйсвечкин.
— А мне никакая уже не нужна,— заявил отец Кре-това.
О Верочке Кретов говорить не захотел.
— У вас было какое-то дело ко мне? — спросил Заплюй-свечкина Кретов, когда тот собрался уходить.
— Спросить только хотел: нельзя ли мне к вам приходить иногда, чтоб посидеть. А то...
— Приходите,— сказал Кретов.— И без всяких церемоний. Буду рад с вами поболтать.
Утром Кретов побывал у Кошелева, секретаря парткома. Говорил с ним об Аверьянове и о Кудашихе, которую тот выжил из дома.
— Кудашиха тоже хороша,— неожиданно для Кретова заявил Кошелев,— сует свой нос в семейные дела Аверьянова, в его в общем-то хорошие отношения с Татьяной, разрушает эти отношения, портит семейный климат.
— Аверьянов сказал?
— Нет, не Аверьянов. Татьяна была у меня вчера. И вряд ли она стала бы наговаривать на родную мать, если бы та на самом деле не портила ей семейную жизнь. Логично?
— Вы хотели сказать, Сергей Павлович: если бы она не хотела наладить их семейную жизнь, которую Аверьянов давно превратил в кошмар...
— Я сказал только то, что хотел сказать, Николай Николаевич! Конечно, я поговорю с Аверьяновым, пристыжу его, если надо, но рассматривать его персональное дело, как вы предлагаете, нет оснований. Быт — это область темных отношений, тут легко ошибиться, особенно постороннему человеку... Не скрою от вас, что вчера был у меня еще и Никифоров с заявлением на Аверьянова, требовал поставить вопрос об исключении Аверьянова из партии. Ваша работа?
— В каком смысле?
— Вы его вдохновили на это заявление?
— Кудашиха, Сергей Павлович. Кудашиха! И меня тоже — Кудашиха.
— Прямо муза какая-то, а не Кудашиха. Ладно, я сам во всем разберусь: потолкую еще раз с Татьяной, с Аверьяновым. Аверьянова, между прочим, мы представили за отличные производственные показатели к государственной награде. И наградное дело уже ушло... Понимаете, какая ситуация? Не отзывать же теперь его дело? Что подумают о нас? И потом, Николай Николаевич,— Кошелев положил руку на руку Кретова,— я знаю, что вы скоро уезжаете и что, наверное, пришли ко мне не только из-за Аверьянова, но и для того, чтобы сняться с партучета... Короче: плюньте вы на этого Аверьянова, не связывайтесь с ним. Вам же будет спокойнее. Мы тут сами все уладим, уверяю вас. Я даже допускаю, что он в быту мерзавец, этот Аверьянов. Но где факты, где доказательства? Словом, оставьте его нам, Николай Николаевич, прошу вас. Снимайтесь с учета и поезжай
те спокойно, куда вам надо... Порядок будет. И Кудашиху мы в обиду больше не дадим. Вы верите мне?
— Хорошо. Верю,— помолчав, ответил Кретов.— Я вам верю, Сергей Павлович. Но есть еще Никифоров.
— Никифоров, конечно, тот еще орешек,— признался Кошелев,— но и он, надеюсь, нас пожалеет: ведь наградное дело ушло уже в республику! Вот какие цветы хризантемы!
Кретов засмеялся, услышав про цветы хризантемы.
— Вам смешно,— обиделся Кошелев.— Вам, конечно, смешно. Вы выше всех этих проблем, вы служите только абсолютной истине... А нам каково? Вы вообще не от мира сего, как говорит о вас комендантша. А если говорить точнее, то треть широковцев считает, что вы тронулись умом, еще треть — что вы большой хитрец, а остальные — что вы святой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123