Не спалось еще и потому, что он думал о совещании, на котором ему предстояло выступить, и о том, что он скажет, когда ему дадут слово. По прошлому опыту он знал, как трудно выступать с речью перед незнакомыми людьми, как трудно возбудить в них интерес к своим мыслям, как непросто найти эти свои мысли. А мысли должны быть не пременно свои, по крайней мере новые для тех, кому ты их высказываешь.
У Кретова начали зябнуть ноги. Он подумал, что следовало бы надеть шерстяные носки-лапотки. Вспомнив про эти носки, вспомнил и про другие — про те, что сгорели у костра в подрезе. «А! — мысленно проговорил он при этом.— Все-таки прорвался, проклятый!» Проклятым он назвал голос, который чудился ему в подрезе. Он стал спрашивать себя: в самом ли деле этот голос почудился ему оттого, что он надышался дымом болиголова? Или от переутомления? Или его воображение стало включаться без его ведома? Он потерял над ним контроль? И принял воображаемое за реальность?
Про что говорил ему голос в подрезе? Кретов принялся лихорадочно вспоминать, подумав почему-то, что если не вспомнит, то это для него плохо кончится: мало того, что ему чудился голос, что он отвечал ему, так он еще и забыл, о чем шла речь! Итак, о чем же? О носках... Конечно же, о носках, черт бы их побрал! Он положил их на камни
— Пусть лежит,— ответил отец, привстал и похлопал кота по спине. Кот перевернулся кверху брюхом и ударил отца по руке лапой.
— Осторожно с ним: он с характером,— предупредил отца Кретов.
— Люблю котов с характером,— сказал отец и спросил: — У тебя такое длинное выступление? Еще не ложился?
— Сейчас лягу.
Кошелев разбудил его в седьмом часу утра. Во времянку не вошел, постучал в окно, сказал, что подождет в машине.
Кретов собрался быстро: быстро оделся, выпил стакан холодного чаю, объяснил отцу, где керогаз, вода и продукты, пообещал вернуться к вечеру и вышел под дождь. Машина, светя фарами, стояла за воротами. Кретов успел отметить, что погода стала еще хуже; сильнее стал ветер и усилился дождь, к тому же ветер задул с севера, стал леденяще холодным.
В машине, кроме Кошелева и водителя Куликова, была еще Татьяна Васильевна Голубева — председатель рабочкома, молодая пышная женщина с очень высокой прической, с «силосной башней» на голове, как сказала однажды о ее прическе Ирина, жена Махова. Татьяна Васильевна сидела впереди, рядом с водителем. Обернулась, когда Кретов сел и захлопнул дверцу, спросила:
— У вас там небось выморозка? Холодина жуткая?
— Нет,— ответил Кретов серьезно, словно не заметил игривости г. тоне Татьяны Васильевны— Сергей Павлович может подтвердить, он был у меня вчера.
— Могли бы и меня пригласить,— продолжала в том же тоне Татьяна Васильевна.— Как председатель рабочкома я просто обязана изучать бытовую сторону жизни... Впрочем, ведь вы не член нашего профсоюза, а могли бы стать членом, взносы не ахти какие...
По селу ходили слухи, что Татьяна Васильевна пользовалась тайной благосклонностью самого директора совхоза. Видимо, эти слухи доходили и до Ирины, жены Махова, иначе она не стала бы называть прическу Татьяны Васильевны «силосной башней». Кретов подумал, что источником этих слухов вероятнее всего является сама Татьяна Васильевна, женщина вдовая, молодая, смелая и не лишенная привлекательности. Впрочем, высокая прическа ее действительно не украшала. Сама Татьяна Васильевна конечно же думала, что благодаря прическе она кажется выше, но, увы, это было не так, а даже совсем наоборот, «силосная башня» подчеркивала ее маленький рост и обнаруживала в Татьяне
Васильевне неисполнимое, быть может, желание нравиться высоким мужчинам. Таким, как Алексей Махов.
— Стань вы нашим членом,— продолжала между тем Татьяна Васильевна, обращаясь к Кретову,— я получила бы законное право навещать вас без вашего разрешения. А так — не могу. И даже если вы пригласите меня, я еще подумаю, принять ли ваше приглашение.— Татьяна Васильевна все более и более смелела и уже кокетничала напропалую.— Ведь если я приду к вам, что подумают о нас наши односельчане? О чем станут шептаться на каждом углу наши женщины? Они станут шептаться о том, что я ваша любовница! — при этих словах Татьяна Васильевна расхохоталась и отвернулась, как бы смутившись, на самом же деле давая возможность Кретову опровергнуть ее предположения, проявить смелость и пригласить ее в гости. Кретов этой возможностью не воспользовался. Потому, во-первых, что не хотел приглашать Татьяну Васильевну в гости, а во-вторых, из опасения, что, продолжив навязанную Татьяной Васильевной игру, может в результате нарваться на очень банальную сентенцию: «Вот то-то, мужчины, все вы одинаковы: стоит женщине лишь поманить вас пальчиком, как вы тут же броситесь за ней очертя голову». Татьяна Васильевна напомнила ему о Федре...
Он подавил в себе вздох, спросил, обращаясь к Коше-леву:
— Мы успеем до совещания где-нибудь позавтракать?
— Успеем,— ответил Кошелев.— Я надеюсь, что там будет буфет.
Они выехали из села на широкое шоссе, машину перестало трясти, водитель прибавил скорость, «дворники» едва успевали смахивать со стекла дождевую пленку. Временами они влетали в лужи, и тогда по днищу машины била с гудением вода.
— Ты бы потише, Куликов,— сказала водителю Татьяна Васильевна,— а то разобьешь нас всех. Да и куда торопиться,— вспомнила она Пушкина,— добро бы на свадьбу,— она оглянулась, желая, должно быть, разглядеть выражение лица Кретова, узнать, какое впечатление произвела на него ее эрудиция, но в кабине было темно, если не считать слабого отсвета от передних фар.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123