— Да никакого страха! — уже тянул Кретова за руку За-плюйсвечкин.— Это у нас просто так говорится про страх, когда мы хотим что-нибудь слямзить для общего блага.
— Воруете, значит? — Кретов, наконец, решился и пошел следом за Заплюйсвечкиным, который не выпускал его руку из своей.
— Случается, но только мелочь: пустые бутылки, свежие газеты из почтовых ящиков, летом — цветы. Самое доходное и безопасное воровать цветы...
Кретов вполуха слушал болтовню Заплюйсвечкина и думал о Лазареве. Он, действительно, некогда знавал одного Лазарева, который был начальником строительства крупной теплостанции. Знакомство это состоялось лет десять или двенадцать назад при крайне печальных для Лазарева обстоятельствах: этот самый Лазарев построил в лесу на берегу озера охотничий домик из восьми комнат, где устраивал оргии со своими дружками и нужными людьми. Кретов приехал тогда на строительство теплостанции по письму, в котором описывались эти оргии Лазарева. И посетил этот домик вместе с районным прокурором и начальником милиции, угодив прямо в разгар буйного веселья. Результатом этого посещения был фельетон Кретова, который наделал много шума. Следственные органы республики занялись делом Лазарева. Суд приговорил Лазарева и его дружков к разным срокам тюремного заключения. Лазарев получил десять лет...
— Говорите, что выгодно воровать цветы? — спросил Заплюйсвечкина Кретов, когда они поднялись па насыпь.— Почему?
— Потому что цветы — совершенный пустяк, а цена у них хорошая: букет георгин всегда идет за трояк, а за розы можно попросить с приличного мужика и пять рэ. Особенно, если он любовницу встречает или к любовнице идет.
Кретов и Заплюйсвечкин спустились с насыпи, обогнули железобетонную стену и оказались перед неглубоким котлованом, в который уже были спущены две или три секции будущего подземного перехода. В этом котловане на плитах, греясь на солнышке, и поджидала их компания За-плюйсвечкина.
— Я здесь! — радостно сообщил Заплюйсвечкин, спускаясь в котлован.— И обещанный писатель со мной! Отпарывай подкладку, Лазарев: побежишь за бутылкой!
Кретов сразу же узнал Лазарева. Конечно, это был не тот Лазарев, каким Кретов видел его много лет назад. Тогда он был чубастый, краснолицый, громкий, самоуверенный, наглый, в расстегнутой до пояса белоснежной рубашке, молодой, сильный, резкий, драчливый. Тот Лазарев, конечно, мог бы свернуть Кретову шею. Теперь же перед Кретовым сидел сутулый старый человек в замызганной фуфайке, в потертой солдатской шапке-ушанке, в больших не по размеру ботинках, сухих, как барабанная кожа, в ватных, прожженных па коленях, штанах. И никогда бы Кретов не узнал в нем Лазарева, если бы не его глаза: большие, черные, круглые навыкате глаза. Лазарев смотрел на Кретова снизу, потому что Кретов стоял, а Лазарев сидел. Глаза его слезились и блестели на солнце, как мокрые сливы. И мыслей в них было не больше, чем в мокрых сливах. «Мокрые сливы на серой тряпице...» Серой тряпицей было лицо Лазарева, серой и ветхой тряпицей: испитое, потемневшее, поросшее редкой щетиной. Желание Лазарева Кретов прочел по его губам, дрожащим от молчаливой мольбы: Лазарев умолял Кретова узнать его. Узнать и спасти зашитую в подкладку фуфайки десятку, припрятанную на самый черный день. Узнать и объявить всем его нынешним дружкам, что был он, был когда-то большим и уважаемым человеком.
— Здравствуйте, Лазарев,— сказал Кретов.— Я узнал вас.
— Здравствуйте! — Лазарев поднялся и протянул Кретову руку.
— Даже так? — удивился Кретов.— А ведь кто-то, как мне сказали, обещал свернуть мне шею.
— Стоило бы свернуть,— зло проговорил Заплюйсвечкин.— Ведь просил же тебя...
Кретов пожал протянутую Лазаревым руку и спросил:
— Почему вы здесь?
— Да вот,— нехотя сказал Лазарев, поворачиваясь лицом к солнцу,— в теплые края прикатил. Кочую. А вы?
— И я,— ответил Кретов.
— Неужели? — в вопросе Лазарева прозвучала потка злорадства.— Дали по шапке? Дописался?
— Нет. В этом смысле я по-прежнему, как говорится, на коне. Были причины личного порядка.
— Хватит вам болтать! — потребовал Заплюйсвечкин, дружно поддержанный всей компанией.— Пора решать, кто из вас побежит за бутылкой.
— Я не проиграл,— торопливо сказал Лазарев.— А кто проиграл, не знаю.
— Писатель проиграл,— сказал, вставая, худой и длинный парень с головой, похожей на плоский боб, которую венчала кепочка-шестиклинка.— Писатели — богатые люди: пусть бежит за водкой,— он одернул полы мятого пиджака, который был явно мал ему, и тронул Кретова за плечо.— Беги, товарищ писатель.
— Крематорий правильно рассуждает,— поддержал парня улыбчивый мужичонка, обутый в старые болотные сапоги.— Говорят, что писатели — народные защитнички. Теперь увидим, что сделает писатель для народа. Ведь человек человеку — сестра? Верно, писатель? Докажи на деле.
Компания в шесть человек окружила Кретова.
— Ну, что жмешься? — это сказал Шампур.— Гони десятку. Не хочешь бежать, сбегаем сами. А то отметелим, понимаешь? Отметелим, мужики?
— Отметелим! — ответил за всех Заплюйсвечкин. Кретов вынул из кармана десять рублей и протянул их
Шампуру.
— Но пить с вами не буду,— сказал он.
— Брезгуешь? — спросил Крематорий.
— Брезгую.
— Ну и катись тогда отсюда! — потребовал Шампур.
— Пусть останется,— заступился за Кретова Лазарев.— Посидим, поговорим со свежим человеком.
Шампура как ветром сдуло.
— Он у нас самый быстрый,— сказал о Шампуре Лазарев.— А вы останетесь?
— Нет,— ответил Кретов.— Пока!
— Пока,— сказал Лазарев и спросил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123