это же грабительские условия. К тому же я не пишу по чужим рассказам, это не в моих правилах.
— Вот и я подумала, что врет мой Петр Самойлович, но все же решила проверить... Не связывайтесь с ним больше,— попросила Надежда Кондратьевна,— он большой мастер по части превращения мухи в слона. Вам же во вред: сегодня он сказал, что вы пообещали ему две тысячи, а завтра заявит, что подаст на вас в суд, поскольку вы зажилили обещанные две тысячи. И вообще...— вздохнула Надежда Кондратьевна.
— Извините,— сказал Кретов.— Я и предположить не мог...
— Ладно, занимайтесь, Николаи Николаевич,— совсем смягчилась Надежда Кондратьевна,— а то не успеете. Бог с ним, с Петром Самойловичем, не держите в голове. А я ему мозги вправлю, чтоб не завирался,— пообещала она и ушла за стеллажи.
В какой-то момент Кретову показалось, будто он слышит за стеллажами тихий плач. Кретов встал и подошел к стойке, отгораживавшей стеллажи от читального зала. Надежда Кондратьевна сидела на ступеньке стремянки и плакала, уткнув лицо в носовой платок. Кретов, не попрощавшись, удалился из библиотеки.
Встреча была неожиданной. Махов вышел из-за угла коридора и столкнулся с Кретовым.
— Куда летишь? — спросил Махов, удержав Кретова в своих объятиях.— Почему не заходишь к нам?
— Так ведь не приглашаешь,— ответил Кретов, высвобождаясь из его медвежьих объятий.
— А ты бы без приглашения.
— Не привык.
— Да, испортил тебя город,— сказал Махов.— Если помнишь, у нас в деревне не только без приглашения входили в дом, но и без стука. И ничего плохого, кажется, не случалось. Ладно, приглашаю тебя. Приди, пожалуйста, есть одна идея, надо обсудить в спокойной обстановке. Как-нибудь вечерком, по свободе.
— Хорошо,— согласился Кретов.
— Вот и ладно. И вообще тебе полезно зайти ко мне, а то тут уже болтают всякое, будто мы чего-то там с тобой не поделили.
— Зайду,— пообещал Кретов и пожал протянутую Маховым руку — большую, теплую, мягкую.
У двери комнаты, отведенной для занятий его кружка,
Кретова встретил староста кружка главбух Банников,
— У нас проверяющий,— сообщил он шепотом, оглядываясь на Дверь.— Проверяющий от парткома.
— Кто же? — спросил Кретов, тщетно пытаясь обойти Банникова.
— Лукьянов, наш главный экономист. Ух, въедливый человек, держите с ним ушки на макушке.
Кретов поздоровался с кружковцами, сел за стол, на котором Банников предусмотрительно развернул журнал посещаемости. Пометки «н/б» были против двух фамилий — Аверьянова и зоотехника Никифорова.
— Аверьянов болен? — спросил Кретов.
— Так точно!—вскочив из-за стола, доложил Банников.— У него пневмония по вине нашего участкового милиционера, который простудил нашего Аверьянова в коляске своего мотоцикла.
— Серьезно,— ответил за Банникова Лукьянов,— сегодня вынуждены были отправить в районную больницу.
Кретов кивнул головой, спросил о зоотехнике Никифорове.
— Поскользнулся на коровьей лепешке и растянул ногу,— весело ответил Банников, забыв, должно быть, о замечании, которое получил от Кретова на прошлом занятии.
— Садитесь,— сказал Банникову Кретов.— Начнем занятие. Итак, несколько слов о важнейших политических событиях...
— Простите,— перебил его Лукьянов,— сначала хотелось бы узнать тему занятия и послушать выступления по теме. А обзор политических событий можно сделать и потом. К тому же, как мне кажется, все смотрят программу «Время» и «Сегодня в мире». Начните с темы,— потребовал он.
— Хорошо,— согласился Кретов.— Тема: «Экономическое и моральное стимулирование». Тема утверждена парткомом. Но я внес в тему поправку, так как считаю, что стимулирование — далеко не главный рычаг и уж во всяком случае — не единственный. Ответственность и сознательность трудовых коллективов за порученное дело, ответственность и сознательность каждого работающего — вот, по-моему, главный и решающий рычаг. Предлагаю поспорить. И первым предлагаю выступить вам, товарищ Лукьянов, поскольку вы главный экономист совхоза, понимаете толк в экономическом стимулировании, в его эффективности и возможностях, поскольку располагаете всеми необходимыми фактами и цифрами. Прошу вас,— последняя фраза получилась не-
уклюжей, Кретов от волнения немного запутался в ней, но впечатление опа произвела на слушателей самое удивительное: все, словно по команде, повернулись лицом к Лукьянову, который сидел за последним столом, и уставились на него, затаив дыхание.
— Я ценю вашу шутку,— сказал Лукьянов, не глядя на Кретова,— но...
— А это не шутка! — заорали вдруг все разом.— Это не шутка!
— Это не шутка,— сказал Кретов.— Вы не можете нам отказать в такой любезности.
Его снова шумно поддержали.
— Но у меня нет под рукой данных, необходимых цифр,— снова попытался отбиться Лукьянов,— а без них...
— Мы простим вам, если вы допустите неточности. Нам важны сейчас ваши принципиальные соображения.
Лукьянов бросил на Кретова злой взгляд и встал.
— Ладно,— сказал он,— попробую ответить, раз уж вы на меня навалились.
Выступление Лукьянова было путаным, мелким, бесцветным. Он растягивал слова, повторял одну и ту же фразу дважды и трижды, никак не мог собраться с мыслями, нервничал, взмахивал руками, словно вытряхивал мешок, наконец, плюнул и сказал, зло глядя на Кретова:
— Партком прислал меня к вам проверить качество ваших занятий. А вы устроили здесь черт знает что! Самовольно поменяли тему, идете на поводу у ваших слушателей! Я доложу об этом парткому! — он пнул ногой ножку стола и пошел к выходу.
Кто-то свистнул ему вслед.
Хотел ли Кретов, чтобы все произошло именно так?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123