Как хочет, так и ходит. Иногда и час ждешь, и больше. А про тост я вам так скажу,— вспомнил он вопрос Крето-ва.— У человека должен быть один тост. И чтоб в этом тосте было его главное желание.
— Хорошо бы,— согласился Кретов.— Но разве желание, которое заключено в вашем любимом тосте, может быть для человека главным?
— Нет, конечно,— Заплюйсвечкин зябко поежился, потер руки.— По этому тосту меня узнают мои дружки. И радуются, говорят: «А, жив еще наш банкир!?» —при этих словах Заплюйсвечкин улыбнулся, но улыбка получилась жалкой, заискивающей.— Дружки, с которыми я выпиваю,— пояснил он,— с которыми возле вокзала околачиваюсь. Не хотите ли присоединиться к нашей компании? Денежки у вас, кажется, водятся. Будете изучать жизнь во всей ее неприглядной наготе... Правда, нужен еще тост. У нас правило такое: кто хочет к нам присоединиться, должен иметь свой постоянный тост. И чтоб запоминающийся, конечно. Мы друг друга по тостам запоминаем, вернее, по кличкам, которые из тостов... Вот я, к примеру, Банкир. Фамилии мы свои не называем, ни к чему это. По кличкам запомнить проще. Я — Банкир, а есть еще, например, Крематорий, Шампур, Сестра... Разные клички.
Подошел автобус. Развернулся на асфальтированном пятачке и остановился, распахнув заднюю дверь прямо перед Кретовым и Заплюйсвечкиным. Из автобуса вышли всего два человека, мужчина и женщина, и, разговаривая о чем-то вполголоса, направились к проходной винзавоДа. Заплюйсвечкин поглядел им вслед и сказал со вздохом:
— Счастливые люди: в раю работают. Там же вина огромные цистерны.
— Устроились бы тоже в этот рай,— посоветовал Кретов.
— Не взяли. Тут кадрами ведает человек, который знает меня как облупленного. Страшный гад,— добавил Заплюйсвечкин.
Они вошли в автобус и сели рядом.
— Вы говорили про клички,— напомнил Заплюйсвечкину
Кретов.— Сказали, что есть у вас там Крематорий. Интересно, за что ж ему дали такую мрачную кличку.
— Так ведь тост у него такой: каждому санаторию — свою крематорию. Нравится?
— Жутковатый. И с чего бы это ему пришло такое в
голову?
— Не знаю. Наверное, на кладбище когда-то работал и теперь желает всем кладбищенским работникам зла. Видно, поперли его в свое время с кладбища...
— Ну, а Сестра? Почему Сестра? Неужели женщина?
— Мужик. Но желает, чтоб человек человеку был сестрой. Не братом, а сестрой. Брат его не устраивает, ему нужна нежность сестры. Вот и прозвали его Сестрой.
Через полчаса они были в городе, на автовокзале.
— Ну так как? — спросил Кретова Заплюйсвечкин, когда они вышли из автобуса.— Не пойдете со мной?
— Не пойду,— ответил Кретов.
— Почему? Трешки жалко?
— Тоста нет,— ответил Кретов.— А без тоста как же?
— Ничего. На первых порах будете молчать, дадим вам время на придумывание тоста.
— Некогда. Пока! Привет Сестре и Крематорию! — Кретов повернулся и пошел, не оглядываясь.
Улица, по которой он шел, была почти безлюдной, хотя считалась одной из центральных улиц города и соединяла центр с автостанцией и железнодорожным вокзалом. Впрочем, особых объяснений этому не требовалось: приморские города становятся многолюдными только в купальный сезон. В эту же пору, особенно здесь, на берегу ветреного Каламитского залива, где нет экзотики Южного берега, праздному человеку вообще делать нечего. Только возле универмага видна была жизнь. Несколько цветочниц торговали тепличными тюльпанами и гиацинтами. Кретов купил за рубль букетик душистых гиацинтов и, зайдя за угол универмага, где никого не было, прижал букетик к лицу. И чуть не заплакал: так долго не было никаких радостей и вдруг — цветы, сладкий запах живой весны...
Уже у юридической консультации вдруг подумал, что было бы нелепым появиться перед адвокатом с букетиком цветов: ведь не за чем-то там пришел, а за решением суда о расторжении брака — уместны ли тут цветы? Пришлось спрятать букетик во внутренний карман, предварительно завернув его в полиэтиленовый кулек, который, к счастью, оказался при нем. Поэтому вошел к адвокату в растегнутом пальто и сутулясь, чтобы не примять на груди цветы.
— Ага: — сказал адвокат, увидев Кретова.— Вы-то мне как раз и нужны.
— Свершилось? — спросил Кретов.
— Свершилось. А помните, как это звучит на латыни?
— Разумеется. Консумматум эст.
— Да. Итак, консумматум эст. Отныне вы холостяк. Невеста есть?
— Пока нет,— замялся Кретов, не зная, до какой степени ему стоит быть откровенным с адвокатом — молодым и веселым здоровяком, который, как казалось Кретову, более подходил бы для роли мясоруба, чем адвоката.— Пока нет.
— Будет! — засмеялся адвокат.— Возраст у вас еще вполне цветущий. Да и пахнет от вас цветами,— засмеялся он еще громче.— И даже скажу, пожалуй, какими.
— Какими?
— Гиацинтами! — счастливо улыбаясь, ответил адвокат, вставая из-за стола с какой-то бумажкой в руке.— Гиацинтами!
— У вас отличный нос,— сказал Кретов, не решившись почему-то сказать нюх.
— Чепуха! — громко и весело возразил адвокат.— Держите вашу драгоценную бумажку. Это решение суда. А про нос — чепуха. Потому чепуха, что сейчас в городе продаются только одни душистые цветы — гиацинты.
Теперь они рассмеялись вдвоем.
— В таком случае — держите и вы,— сказал Кретов и протянул адвокату кулек с букетиком.— В знак благодарности.
— Нет, нет! — запротестовал адвокат.— Оставьте их себе: они здорово украсят вашу берлогу.
— Берлогу? Почему берлогу? — спросил Кретов.
— Имею сведения! — снова захохотал адвокат.— От родственников. Они у меня живут в Широком! Ведь моя фамилия Голубев. Го-лу-бев!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123