Но стоит тебе лишь напомнить об этом, как ты слышишь возмущенные голоса: «Ах, он человек, он такой, как все, так почему же он нас учит, по какому такому праву?!». Или живи, как все, и молчи. Или учи, но тогда живи иначе и не здесь, а хотя бы на небе: пророчества ищут в звездах, а не в пыли под ногами. Но на небе жить нельзя. Твое оправдание в том, что ты разорван и раздвоен, что ты молчишь, когда рядом, и пророчествуешь, когда далеко, что ты небожитель, который питается борщом бабки Кудашихи. Ты хочешь стать иным, но иным стать не можешь. И в этом тоже твое оправдание. Само существование твое мучительно, а ты ищешь счастья, Ты ищешь счастья для себя, хотя знаешь, что можешь найти его только для других...
Отец н Федя беспечно спали в шалаше. Проснулись от аппетитного запаха, когда Кретов поставил у лаза бидончик с борщом и открыл его. Сначала заворочался Федя, запыхтел и жалобно заохал, учуяв драгоценный запах. Потом проснулся отец.
— Ага, борщ уже здесь,— сказал он, едва открыв глаза. И Федя, и отец очень хвалили Кретова, уплетая борщ.
— Похвалите Кудашиху,— сказал Кретов.
— Э,— возразил отец,— борщей сегодня сварено много, а мы едим тот, который принес ты.
— Плохие вы сторожа,— пожурил их Кретов,— спите на посту.
Федя перестал есть, вытер рот рукой и пропел:
Днем воруют птицы, Которых не прогнать, А ночью — злые люди, Которых не видать.
Кретов вспомнил про письмо для Феди.
— Кудашиха предполагает, что это от твоей любовницы,— сказал он, протягивая письмо Феде.— Интересно, насколько она права в своих предположениях.
Федя вскрыл письмо. Прочитав, протянул его Кретову.
— Мне интересно, что ты посоветуешь,— сказал он в радостном изумлении.— Такая ситуация, что закачаешься!
Кретов прочел письмо. Оно было от председателя профкома фабрики, на которой работала Люся. Федю приглашали на творческую встречу с рабочими фабрики.
— Что? — спросил Федя, когда Кретов вернул ему письмо.
— Заменю,— ответил Кретов.
— Значит, все-таки от любовницы,— сказал отец о письме.— Права, выходит, бабка Кудашиха.
— Не совсем,— смеясь, ответил Федя.— Но будет, черт возьми, права. Обязательно будет права!
Кретов погрозил Феде кулаком.
Пришел печальный Заплюйсвечкин, сел на камень в тень виноградного куста и заплакал.
— Что опять стряслось? — спросил его Кретов. Выяснилось, что Заплюйсвечкина не взяли на работу в бухгалтерию, что директор написал на его заявлении резолюцию: «Алкоголиков в бухгалтерию не принимать!».
— А жена так надеялась, что меня возьмут,— жаловался несчастный Заплюйсвечкин.— Ей так хочется, чтоб я опять стал человеком, чтоб все люди увидели, что я снова стал человеком, что у меня еще есть кое-что в голове и что мне доверяют... Если б меня только взяли, я б оправдал,— принялся он убеждать Кретова,— я б так старался, потому что жену очень хочется обрадовать. Всю жизнь огорчал, а теперь бы обрадовал... Но не вышло, потому что алкоголиков в бухгалтерию не берут. Только разве ж я теперь алкоголик? Был алкоголиком, а теперь — нет. Доктор, который меня лечил, так и сказал: «Теперь ты, Заплюйсвечкин, нормальный человек. Даже больше, чем нормальный. Потому что нормальный может выпить и с ним ничего не произойдет, а ты не можешь выпить. А если выпьешь — помрешь». Вот я теперь и думаю, какой у меня есть доступный яд. Выпью рюмку — и конец.
— Ну и дурень,— сказал Заплюйсвечкину отец.— Помереть — не штука. Жить и не думать про смерть — вот штука! Ты это попробуй.
Кретов подумал, что ему все-таки придется встретиться с Маховым ради Заплюйсвечкина, хотя очень не хотелось.
— Я поговорю с директором,— сказал он Заплюйсвечкину.— Напишите новое заявление и дайте его мне.
— Правильно,— похвалил Кретова отец.— Это человеческий подход.
Домой Кретов вернулся вместе с отцом. Еще издали услышал Татьянин голос. Татьяна кричала во дворе на мать, на Кудашиху. Увидев Кретова с отцом, замолкла, села, по-тупясь, на скамейку у кухни. Кретов поздоровался с ней, но разговаривать не стал, ушел в дом. Через несколько минут она постучалась к нему в дверь. Отец хотел выйти, но Кретов удержал его, сказав, что разговор с Татьяной, наверное, будет коротким и совсем не секретным.
— Да уж какие тут секреты,— вздохнула Татьяна, садясь на угол дивана.— Наш секрет знает весь свет. За матерью пришла,— сказала она Кретову.
— Я догадался.
— Но она не хочет от вас уходить. Глупости болтает, говорит, что вы ей как сын, что выйдет замуж за вашего отца и станет вам матерью. Совсем на старости лет с ума съехала.
— А что? — оживился отец.— Я еще жених хоть куда!
— Вы бы сказали ей, чтоб она домой шла,'— попросила Кретова Татьяна.— Она вас послушается. Перед людьми ж стыдно!.. Родную мать из дому выгнали. Все ж село про это говорит!
— А зачем выгнали? — спросил Кретов.
— Сама ушла, сама. Не от хорошей жизни, конечно, ушла,— призналась Татьяна.— Так ведь всякое бывает, надо и стерпеть. Я терплю.
— Христос терпел и нам велел,— сказал отец.
— И зря терпел,— возразил ему Кретов,— потому что грехи наши не искупил и человечество не исправил.
— Но хотел?
— Хотел,— согласился с отцом Кретов.— А вы чего хотите? — спросил он Татьяну.— Ваше-то терпение ради чего? Чьи грехи хотите искупить и чьи пороки исправить? Мужнины?
— И свои, и мужнины. Свою дурость, а его дикость.
— Терпением?
— Так ведь если не терпением, то остается только дра-
кой? А многого ли дракой добьешься? От драки — синяки на морде, а от терпения — стыд в душе. Вот и подумаешь, что лучше.
— Все же есть предел терпению,— сказал Кретов.
— У кого есть, а у кого и нет,— ответила Татьяна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123