У него же в глазах пусто. И того, кто это допустил, надо к стенке поставить. А вы о педагогике...
Он вошел в палату без халата, в дорогой кожаной куртке, в джинсах и кроссовках фирмы «Адидас», сверкая золотыми зубами. Представился, тряхнув крупной головой:
— Петин тренер Шикунов.
Петя соскочил с койки и кинулся ему навстречу, обнял, уткнулся в его широкую грудь лицом.
— Без нежностей,— мягко отстранил Петю тренер.— Надо всегда держать себя в кулаке: ты же мужчина. И вообще — в постель,— скомандовал он.— Режим — это закон.
Петя без слов подчинился. Шикунов присел на край его койки, похлопал его ладонью по груди, заглянул в рот, помял мышцы на руках, вздохнул.
— Ослабел? — спросил Петя.
— Ослабел,— ответил Шикунов.— Понадобится месяц работы, чтоб восстановить. Готов к такой жертве?
— Я всегда готов,— заискивающе ответил Петя.— Все, что скажете... Вы ж знаете.
— Знаю, верю. Не волнуйся. Мне передавали, что сильно скучаешь, так?
— Тут не только заскучаешь,— Петя покосился на Кре-това,— тут завоешь от тоски.
— А что ж так? — совсем нежно, словно маленького, закапризничавшего ребенка, спросил Шикунов.— Люди скучные? Или что?
Спросил-то он нежно, а у самого задергались желваки и побагровела, набрякая, шея. Кретов понял, что па него готовится давно спланированное нападение, и полез в тумбочку за бутылкой с минеральной водой, решив, что ударит Шикунова бутылкой, если тот приблизится к нему, чтобы схватить за грудки.
— Люди скучные,— захныкал Петя.— Особенно вот этот,— кивнул он в сторону Кретова.— Все учит, учит, учит, как правильно жить. Голову просверлил, поправляться мешает.
— Зачем же вы так? — повернул к Кретову лицо Шикунов.— Поправляться мальчику мешаете, беретесь не за свое дело, учите его чему-то. Я вас попрошу,— вытаращил он Вдруг глаза,— оставить мальчика в покое, иначе я приму решительные меры...
— Хватит ваньку валять! — резко, как мог, сказал Кретон, зажав в руке бутылку «Айвазовской».— Вы лучше скажите, на какую дешевку вы купили этого губошлепа! Сразу же предупреждаю: я с вами еще посчитаюсь. И тогда вы мне расскажите, как вы развратили этого юнца, какую мо-раль вы втемяшили в его глупую башку.
— А-а...— вдруг обмяк и растерялся Шикунов,— а... кто вы? Кто вы такой, чтоб так со мной...
— А вы кто такой? — опять пошел в атаку Кретов.— Убирайтесь к чертовой матери, если вы хоть о чем-нибудь догадались! Иначе вам придется ползать передо мной на коленях, по будет поздно, потому что я подонкам ничего не прощаю!
- А что я? — идя на попятную, завертел головой Шипуном.— Что я такое сделал? Кому я так помешал? Почему сразу — подонок? Почему подонок? Это же оскорбление.
Уходите,— уже спокойно сказал Кретов.— Встретимся о нами в другом месте. Я найду и вызову вас. - Куда?
-А куда надо, туда и вызову. Не обрадуетесь,— усмех-нулся Кретов.— И тогда мы детально разберемся в ваших
нравственных принципах, которые вы прививаете вашим воспитанникам. Все. Освободите, пожалуйста, палату.
Шикунов встал, пожал плечами, отчего его кожанка заскрипела, как новая сбруя на коне, потоптался, не зная что ответить Кретову на его угрозу, и пошел к двери.
— Он же вас разыграл! — завизжал вдруг Петя.— Он же только писатель, я точно знаю!
Шикунов погрозил Пете кулаком и удалился.
— Трусоват все же твой кумир,— сказал Пете Кретов, поставив бутылку с минеральной водой обратно в тумбочку.— Трусоват. Да и ты тоже. У самого ума не хватает, чтобы отстоять свои гнилые убеждения, пожаловался дяде с широкими плечами... Не челюсть ты брат мой, не челюсть, а обыкновенный губошлеп.
Он выписался из больницы в теплый солнечный день. Доехал на автобусе до винзавода, а дальше пошел пешком, через молодой лесопитомник. Вовсю наяривали жаворонки, пахло молодой травой, и небо было синим-синим, как синий шелк. Пальто он нес на руке — так было тепло. И шляпу не стал надевать. Щурился от яркого солнца, улыбался, ища в небе жаворонков, сорвал какой-то голубенький цветочек, совсем маленький, с копеечку, и долго не мог налюбоваться на него. Шагать было совсем легко, потому что село Широкое, куда он шел, лежало в низине. За селом, по горизонту, дрожало марево — парила пригретая земля. И белые шиферные крыши Широкого дрожали, кутались в голубоватую дымку. А поля озими были изумрудно-зелеными, раскинулись широкими крыльями в две стороны от села, вправо и влево. А прямо за селом плавали в мареве курганы. Один из них был с мачтой, вернее, с триангуляционной вышкой, старый знакомец Кретова. И как старому знакомцу, Кретов помахал ему рукой.
На приусадебных огородах широковцы копали землю, сажали картошку и лук, сгребали с грядок прошлогоднюю ботву, обрезали кусты малины, фруктовые деревья, белили стволы. Убирали вокруг домов скопившийся за зиму мусор, чинили изгороди.
— О, явился не запылился! — поприветствовала со своего огорода Кретова Анна Валентиновна, совхозная комендантша.— С выздоровлением! — Анна Валентиновна разогнулась и, потирая поясницу, пошла к нему.— Хорошо, что явился, что не удрал, как тот квартирант. Есть с кого деньги стребовать, а то пришлось бы белье списывать, акты сочинять... Или ничего еще не знаешь? — спросила комен-
дантина, прочитав, должно быть, на лице Кретова недоумение.— Удрал твой квартирант! — огорошила она его.— И барахло с собой прихватил. Не только твое, но и казенное: одеяло и простыни, совсем новые простыни, я ему их только в тот день выдала. На твое имя выдала, так что не думай... Одеяло тоже было хорошее, цена ему тридцать рублей. А с простынями и наволочкой — сорок три. Такая, значит, сумма с тебя причитается.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123