Потом ударила в дом так, что стена затряслась... Мы закрылись одеялом с головой и не заметили, когда она уехала. Уже когда стало совсем тихо, только тогда подняли головы. Сколько времени прошло, не знаю...
Оказалось, что вторая женщина — невестка старухи. Она не сообщила ничего, заслуживающего особого внимания: «Сначала стала завешивать свое окно (оно в ее комнате действительно было завешено чем попало), но резкий свет от фар ослепил, и я побоялась больше смотреть в окно... испугалась и пришла к свекрови. Дальше все было, как она рассказала». И все же что-то настораживало Хаиткулы, когда он слушал ее... Да и некоторые детали вызывали подозрение. Свекровь и невестка спят в разных комнатах, особенно когда муж в отлучке, что у туркмен бывает редко... Говорит, а не смотрит на них, отворачивается, когда хочешь заглянуть ей в глаза... Следы хромого начинаются от их дома... Все это казалось Хаиткулы взаимосвязанным и в то же время не имеющим между собой непосредственной связи.
Он посмотрел на часы: скоро восемь. Оставив Талхата для оформления протокола, он вышел к коллегам, работавшим у дома. Факт, что преступление совершено именно на этом месте, можно считать установленным, надо теперь позаботиться, чтобы из-под свежего снега были вскрыты следы протекторов машины. Хаиткулы снова посмотрел на часы: сегодня здесь очень много работы, а ему еще надо встретиться с Ханум Хакгасовой.
Дело о хищении на винзаводе закончилось. Все виновные, и в их числе директор Ханум Хакгасова, понесли наказание. Но ни от кого, кто был связан с директором, не удалось выяснить, откуда она достала золотые монеты
царской чеканки. Ни одного намека не проскользнуло в их показаниях. Во время обысков, произведенных на квартирах подчиненных Хакгасовой, никаких признаков золота не было обнаружено, поэтому следствию ничего другого не оставалось, как ограничиться признаниями арестованных в том, что с золотом они дела не имели, и выделить все связанные с ним материалы в отдельное производство.
Сама же Ханум объяснила все очень просто: нашла старинный запечатанный кувшин, а в нем оказались золотые монеты. На втором допросе уточнила: «Нашла кувшин, когда ломали наш старый с Мегеремом дом... Экскаватор еще не успел добрать остатки строительного мусора, как из-под обломков глинобитной стены показалось донышко какого-то кувшина. Спрятан он, видно, был в стене, потому что пришлось топором разбивать присохшие к нему комья глины. Подумала: не клад ли? Если клад — надо немедленно сдать государству. Перевернула горлышком вниз, но оттуда посыпалась только сухая земля. Не догадалась, что кувшин большой и внутри его была перегородка, за которой могло быть еще что-то спрятано. Мужу не „сказала о находке, забросила ее в кладовку, где лежала всякая рухлядь. Там он и пролежал несколько лет. Когда продали двор на Докторской, кувшин как память, перенесла в новую квартиру. Стала как-то чистить, а он возьми и выскользни из рук. Среди черепков на полу лежали маленькие монетки. Спрятала их. Хотела, правда, отнести в банк, но потом подумала: а вдруг там начнут смеяться... не золотые они... Решила подождать приезда мужа, пусть он посмотрит и разберется: золотые или фальшивые. Когда отдавала ему чемодан, забыла сказать, что в нем...»
Эти показания нуждались в тщательной проверке. Сделать это Хаиткулы поручил Бекназару Хайдарову...
Бекназар на автобусе доехал до своего родного педагогического института. Чтобы попасть на Докторскую, надо было пройти между зданиями факультета иностранных языков и Институтом усовершенствования учителей. Он проделал этот хорошо ему знакомый путь с удовольствием, то и дело поглядывая на хорошеньких студенток. Вздохнул, свернул направо.
В первом же доме его заставили ждать. Лаяла собака, но никто не выходил. Он постучал еще раз, дверь наконец открылась, на пороге появилась пожилая женщина в длинном халате:
— Кого нужно? Все на работе...—В ее голосе слышались нотки любопытства.
— А... все равно, можно и Ахун-агу, и тетю Марьям... Меджи-ага, наверное, уже приходил на перерыв?
— Если нет Меджи-аги, то есть его мать, проходите... Услышав имя хына, женщина чуть ли не насильно ввела Бекназара в комнату. Пока она накрывала на стол, Бекназар познакомился с целым табунком ее внучат. Еще не приступив к чаепитию, Бекназар рассказал, кто он. Женщина сразу же запричитала:
— Ва-ай! — Она схватилась обеими руками за правую щеку.— Ахун за чужим добром не охотник, у него все есть и все честно нажито! Марьямджан тоже довольна всём. Вот мое богатство, мое сокровище,— она погладила малышей по головкам.
Выяснив, что милиционера интересуют не обитатели этого дома, а соседи по улице, мать Меджи-аги заговорила по-другому:
— Да, да... хорошие люди, всегда казались честными, но кто знает... Если милиция интересуется, наверное, что-то есть... Вот времена пошли, ничего святого нет: думаешь — Хадыр-ата, а на самом деле медведь.
Когда Бекназар уточнил, кто конкретно его интересует _ Ханум и Мегерем, тетушка Марьям опять изменила тактику:
— Наговаривают на них. Клевета, вот увидите,— клевета. Еще скажете, мать Меджиджана была права... Как я говорю, так и получится, еще вспомните.
Бекназар назвал некоторых подчиненных Ханум Хакгасовой, надеясь, что старуха знает о них то, чего не знает милиция...
— Это другое дело. Им поделом попало... Но на этой улице я от края и до края всех знаю. Здесь никого не ищи...
— Если вы хорошо знаете свою улицу, наверное, помните, когда соседи сломали дом, чтобы построить новый?
Бекназар уже не рассчитывал на помощь этой женщины, но все же надеялся, что какие-нибудь сведения могут оказаться полезными, — уж очень хозяйка словоохотлива.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85