Во дворе залаяла собака, ее лай становился все громче, и Длинному стало не по себе. Он сунул руку в карман, нащупал нож.
— Цыц! Здесь живет друг! — Старик схватил его за руку.— Когда надо будет показать твой красивый кинжал с белой рукояткой, скажу...
— Хорошо, подожду, башлык. — Длинный все же отступил на шаг.— Не люблю я собак... Загавкают — у меня душа переворачивается.
— Мне самому они до сих пор снятся.— Старик говорил очень тихо, так, чтобы его мог слышать только Длинный.— Она вот лает, а я опять там. Не могу привыкнуть, будто время остановилось.
Собайа затихла. Загремели засовы, мужской голос спросил:
— Кто там?
Длинный увидел, как просветлело лицо Старика. Он сказал по-азербайджански:
— Горхмагинэн, бу мэнэм. Ачгинэн. (Не бойся, открывай. Это я.)
Калитка открылась. Среднего роста, полный, в незастег-нутом пиджаке хозяин торопливо поздоровался и впустил их во двор. Вид у него был встревоженный. Но, убедившись,
что гости, после того как разулись и сбросили в прихожей лишнюю одежду, ведут себя спокойно, успокоился и сам. Он пригласил их в просторную гостиную, такую просторную, что в ней можно было бы развернуться и всаднику с лошадью.
— Салам! Живы-здоровы? Доехали благополучно?.. Я поджидал вас.
Старик начал отвечать ему, но смолк на полуслове, как только на пороге комнаты появилась старуха в черном платье и черном платке на голове. Хозяин заверил гостей: они могут беседовать, не боясь, что их подслушают. «Она глухая, выстрела не услышит». Но Старик обиделся, что его прервали, и не проронил ни слова, пока старуха не ушла.
Он вытащил из кармана пачку «Памира», бросил ее на середину стола. Жест означал, что его сигареты могут курить все. Никто, однако, к ним не притронулся, курящим был он один. Размяв кончик сигареты, Старик прикурил, наполнив комнату едким дымом. Сделав несколько затяжек, загасил сигарету, прикурил новую... Хмуро молчал. Хозяин пробовал завести разговор, но он не клеился, пока не была откупорена бутылка. Выпили по одной рюмке, потом сразу и по второй, хотя Старик притворно буркнул: «Не спешите». Увидев, что глаза у Старика заблестели, хозяин воспользовался этим и заговорил о том, что, видно, очень не терпелось сказать:
— От Ханум никаких вестей нет. Должны были отправить в колонию, все жду оттуда письма... И чего они теперь хотят от нас? Осталась одна эта лачуга, а так... нагишом хожу.— Он пил наравне с гостями, но не видно было, чтобы хмель брал его, говорил без злобы, просто жаловался.— Деньги что, черт с ними, а монет жалко. Ты меня понимаешь?
— Не плачь, Мегерем! Будь мужчиной! — Старик загасил сигарету, закурил еще одну.— Благодари аллаха, что не тронули остального. Подумаешь, двести золотых монет!.. У моего отца был слиток золота с лошадиную голову, золотые блюда, чайники, пиалы такие, каких в музее не увидишь... Персидские ковры были, караван-сараи... Всё отняли. Будь мужчиной, Мегерем! Твоя Ханум жива-здорова. Пока она в Чарджоу... Но слышал — а под монеты ваши подкапываются...
— Думаешь, докопаются? Тогда я, считай, совсем пропал.— Мегерем скрестил волосатые пальцы, хрустнул ими и добавил: — Мы все пропали.
Это уточнение не понравилось гостям. Старик заерзал, приподнялся. Длинный провел по своей бритой голове худыми пальцами, потом надел лежавшую рядом на ковре папаху. Руку положил на боковой карман. Старик остановил его взглядом. Чтобы не обидеть хозяина нечаянно сорвавшимся в гневе словцом и не испортить сразу отношений, оторвал ногу у лежавшей на блюде курицы, впился в нее зубами. Обсосал кость, стал ковырять кусочком спички в зубах. Все молчали, время шло... Наконец Старик пришел к какому-то решению, заговорил совершенно спокойно:
— Любому человеку нужна помощь и поддержка...— Казалось, за этим столом сейчас вещает мудрец.— Любому... И Ханум — не исключение. По заводскому делу ей дали большой срок. Мы этого не ждали. Глупцы. Зачем давать женщине столько?.. Теперь... Что будет теперь? Если она проявит женскую слабость и скажет, откуда у нее золото, тогда, Мегерем, сам знаешь... Утопит не только себя, но и тебя за собой на дно потянет... Пусть ведет себя хорошо, а мы в долгу не останемся... Если что решим, то точно доведем до конца. У нас тоже правило: за хорошее платим хорошим, за плохое — плохим.— Старик говорил медленно, делая паузы. Он хотел, чтобы Мегерем до конца вник в то, о чем он говорил, чтобы понял: жить с ним и с Длинным в ладу — для него самое лучшее. Он кончил прямым намеком: — И без того мы кое-что потеряли... немало. Надо сохранить хотя бы остаток. Все беды от длинного языка. Надеюсь, мы понимаем друг друга?
Мегерем в. знак согласия кивнул своей большой взлохмаченной головой.
Они перешли к деловой части встречи.
— Товар гохов? — спросил Длинный.
— До рассвета должны привезти... Не обижайтесь за вопрос, но лучше знать заранее: когда хотите вернуться?
— Дней через пять.
— На чем?
Старик снова принялся за курицу, за него ответил Длинный:
— По воздуху.
— По воздуху? Опасно. Там много глаз и рук.
— Не так опасно, как тебе кажется. Обстановку в аэропорту мы знаем хорошо, видели... Но, Мегерем-ага, срочно нужны два паспорта. Эти теперь не нужны... на, возьми. Хочешь — сожги, хочешь — сохрани. У башлыка еще два использованных есть...
Длинный вынул два паспорта, швырнул их к ногам Ме-герема. Старик тоже пошарил в кармане, вытащил свою пару паспортов, протянул хозяину:
— Забери.
Мегерем взял паспорта, вышел в другую комнату, вернулся с двумя новыми книжечками, завернутыми в носовой платок. Развернул, отдал паспорта Длинному:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85