— Не наша работа.
— А как вы считаете, один человек нарисовал это или не один?
— Не знаю... Может быть, и один. Любой пацан их нарисует.
Художник не смотрел на Хаиткулы, устремив взгляд куда-то в пространство. Его нижняя губа презрительно вытянулась еще тогда, когда он рассматривал фотографии, в таком положении оставалась и сейчас: мол, говорить нам не о чем...
Нелюбезный прием возмутил Хаиткулы, но он не подал вида, а сделал другой заход:
— Рисунки могут иметь отношение к тяжкому преступлению, поэтому надо попытаться найти этих, как вы выразились, «любых пацанов».
Он снова положил конверт на стол, подвинул его к художнику. Тот был, пожалуй, не только равнодушный, но и капризный человек. То, как он снова небреяшо открыл конверт, как раскидал фотографии по столу и как разглядывал каждую из них — презрительно оттопырив нижнюю губу, поворачивая голову то налево, то направо, а вместо слов издавал нечленораздельные звуки,— должно было значить, что его не особенно-то волнуют милицейские заботы и что он даже удивлен дилетантством работника милиции, принимающего в расчет такую мелочь, как эти рисунки.
Хаиткулы весь кипел, но терпеливо ждал. «Кому только це доверяют такую ответственную работу, как руководство художественным коллективом! — сердито думал он.— За что, интересно, его назначили на эту должность: за талант руководителя или за талант художника? Что-то я не припоминаю таких картин на выставках в Чарджоу или в Ашхабаде, чтобы под ними стояло имя этого человека. Может быть, он талантливый художник и мягкий человек, который не может отказывать ни в чем другим, и потому его поставили сюда? Может...» Впрочем, этот круг вопросов сейчас выходил за рамки того дела, каким был занят майор, поэтому ему хотелось лишь одного — .разбудить в нем доброжелательность, вовлечь в поиск автора опасных художеств.
— Я очень уважаю труд живописца и жалею, что мы незнакомы, живя в одном городе,— вкрадчиво заговорил Хаиткулы.— Постараюсь устранить этот пробел и по-накомлюсь с вашими работами. Художника не каждый моет понять. Не думайте, что я из таких, я ведь тоже не-ного знаком с вашим ремеслом. Я в школе рисовал. Помню, ак писал маслом автопортрет. Любил рисовать природу,
Амударью, ее берега, заросли. Это были, как вы выражаетесь, мои темы!.. Заголовки стенных газет поручали писать только мне. Как только праздник, меня по району ищут писать лозунги. Знаете — белилами по красной ткани; Рай-комовские работники даже приносили ко мне домой материал и там ждали, пока я закончу... Мне почему-то кажется, если бы я к вам пришел не как представитель власти, а как художник-любитель, вы, наверное, по-другому приняли бы меня.
Лицо художника стало мягче. Он бережно собрал разбросанные по столу снимки и, уже по-другому рассматривая их, сказал:
— Вы бывший художник и не догадались, как сделан этот рисунок?.. По трафарету!
Хаиткулы давно догадался об этом, но ему хотелось проверить свою смекалку.
— Товарищ художник, кто может изготовить такой трафарет? Набивший в этом деле руку?.. Или любой пацан, как вы сказали?
— Любой способный пацан, товарищ милиционер. Это я хотел сказать.
Весьма наивное обращение «товарищ художник», которое употребил Хаиткулы, на глазах преобразило руководителя мастерской. От прежней сухости не осталось и следа. Он уже корил себя, что даже не поздоровался с неожиданным визитером... Поинтересовался, нельзя ли увидеть в натуре эту «наскальную живопись». Когда Хаиткулы сказал, что рисунки, кажется, уже вытравлены, он об этом пожалел. .
— Знаете, товарищ милиционер, у каждого автора, даже у автора трафарета, есть свой почерк.,. Если вы мне доверяете, оставьте один рисунок. Завтра встретимся. Или я к вам приду, или вы ко мне. Меня зовут Ярмамед...
Хаиткулы оставил ему номер своего домашнего телефона, попросил звонить в любое время. Они тепло попрощались.
С работы Хаиткулы сразу же позвонил домой, спросил, приходили ли обивщики дверей. Оказалось, приходили и быстро обили дверь новым слоем дерматина. Он позвонил подполковнику Джуманазарову: выяснилось, что и тому обновили обивку. Хаиткулы проявил упорство, разыскал мастера, обивавшего двери. Тот признался, что на двух дверях, Мовлямбердыева и Хасянова, рисунок остался под новым слоем дерматина. «Скоблили, скоблили, не отходит...»
Хаиткулы молниеносно совершил обратный рейс в мастерскую. Художник был на месте и сразу же предложил отобедать у него дома. Хаиткулы решил не отказываться от приглашения. Пешком они дошли до его четырехэтажного дома на той улице, которая, пересекая улицу Карла Маркса, берет начало у летней эстрады в городском парке. Пока пили чай, Хаиткулы ни словом не обмолвился о том, что рисунки целы. Но в конце обеда сказал, почему вернулся к нему, пригласил к себе домой.
Снять новый слой дерматина оказалось пустяковым делом. Художник, как профессиональный оперативный работник, внимательно осмотрел рисунок — сначала издалека, потом приблизившись вплотную. Соскоблил ножом несколько черных кусочков, положил на ладонь, понюхал, потом завернул в бумажку кусочек краски, отдал Хаиткулы — на экспертизу. Хаиткулы проводил его на служебной машине до мастерской. Ехали молча, и только у самых дверей мастерской художник сделал первое, но весьма важное для сопровождавшего его майора заключение:
— Тот, кто пачкал вашу дверь, никакого отношения не имеет ни к краске, ни к трафарету. Не знаю, кто это. Но имя того, кто сделал трафарет, сказать смогу. А если после работы не пойдете домой, то сможем навестить его.
Ради такого дела Хаиткулы готов был не только задержаться, но и заночевал бы там, куда его звал художник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85