— Нет, он никогда из дома денег не берет. И сейчас не взял ни копейки. Наоборот, оставил.
— Что? Золото?
— Смеетесь, товарищ начальник? Откуда у отца золото?
— Значит, оставил бумажные деньги? Много?
— Да, очень много. Целый узелок. Сказал матери: двадцать тысяч. С матерью чуть инфаркт не случился. Отец сказал, что заработал...
— Знаешь, сколько зарабатывает маклер?
— Знаю. Но отец много лет собирал шкуры. Он мог много заработать... Вы из-за этого его разыскиваете? Что, спекулировал... да?
— Не спрашивай пока, Сулейман, все узнаешь...
— За ним тяжелая вина? — Сулейман повернулся к Бек-назару, сидевшему на переднем сиденье и молчавшему во время этого диалога: — Бекназар-ага... видите, я помню ваше имя, скажите, в чем обвиняется отец?
— Спекуляция тканью... но не только это...
— А еще в чем?
Джуманазаров тронул Сулеймана за локоть:
— Его вина очень тяжелая, сынок, не спрашивай сейчас. Все узнаешь...—Он тяжело вздохнул.
Гоши Сахатдурдыева дома, разумеется, не оказалось. Жена и дети, увидев подполковника в форме, ударились в слезы. Мать, гладя по голове ревущую пятилетнюю дочь, утирала другой слезы.
— Что он мог сделать плохого, он же тихий как овечка. На муравья не наступит, обойдет. Что он такое мог натворить? Скажите! Может, это ошибка, а, товарищи? — В ее глазах мелькнула искренняя надежда.
Подполковник, оставшийся с ней наедине, потому что остальные участники операции занялись осмотром дома, горько усмехнулся:
— Овечка, говорите? Муравья не раздавит? А семнадцатилетнего парня машиной мог бы раздавить?! Не поверите?.. Спекулянт. Ворочает тысячами. Вы ни разу не спросили у него, когда он приносил эти тысячи — при зарплате-то в сто рублей,— не оставит ли он из-за них своих детей сиротами? А надо было спросить. И не только спросить, а связать ему руки, вы же его жена!
— Что вы говорите?! Вы соображаете, что вы сказали о моем муже?
— Я еще не все сказал.
Женщина смотрела на него с ужасом, прошептала:
— У тебя столько детей, Гоша, жена тебе всегда была верна, жизнь твоя дома была лучше, чем у всех мужей. Если ты запачкал руки кровью, пусть тебя покарает аллах!
В это время калитка во дворе скрипнула, потом показалась голова; увидев милиционера, человек тут же скрылся. Никого из опергруппы рядом не оказалось, поэтому подполковник с пистолетом в руке бросился его догонять сам. Беглец, наверное, был совсем плохим спортсменом, потому что Джуманазаров быстро стал его настигать. «Стой, буду стрелять!» — крикнул он и выстрелил поверх головы бежавшего. Тот сразу остановился. Схватившись за левую сторону груди, глотал ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег.
— Кто такой, почему убегаешь?
— А.... а... ох! — Он не мог произнести ни слова. Разговорился он только в кабинете начальника милиции.
Талхат узнал его сразу.
— Товарищ подполковник, это тот самый, который рисовал на наших дверях черепа и кости по трафарету «высокое напряжение». Если будет отпираться, пригласим Атабая Хаитбаева.
Задержанный на самом, деле пытался вилять, но, на этот раз, узнав вошедшего в кабинет Хаитбаева («О, старый знакомый, что вы здесь делаете?!» — весело спросил тот), сразу рассказал, откуда знает Гощу Сахатдурдыева:
— Это было в прошлом году, в декабре месяце. Стоял я с товарищем на автобусной остановке, говорили о пустяках, а в конце нашего разговора я сказал ему: «Это хорошо, что ты можешь французский гарнитур достать. Постарайся это сделать. Правда, мне .не хватает еще четырехсот рублей». Честное слово, не хватало, понимаете? Подошел его автобус, он уехал, а я остался. Мне-то ехать в другую сторону. Чувствую, кто-то взял меня за плечо. Думаю: «Кто же это может быть?» Оглядываюсь—стоит незнакомый высокий человек и улыбается. Мы на остановке были не одни, но он не стесняясь достал из кармана пачку сотенных купюр, отсчитал пять штук, вложил мне в ладонь, прижал их моими пальцами. Улыбается и говорит: «Ты купи себе
этот гарнитур, не теряй его, как в книгах пишут: лови момент! А. когда разбогатеешь, рассчитаешься». Эти пятьсот рублей завязали мне рот. Я дал ему адрес, и недавно он нашел меня. Думал, вот сейчас долг потребует. Но он о нем не говорил. Я пошел его провожать, а он меня и попросил об одолжении: «Вот тебе трафарет, сделай по нему четыре рисунка, на дверях этих людей». Дал адреса, а в ладонь вложил две сторублевки, опять прижал моими пальцами... Даже день назначил, когда надо нарисовать.
— Эту работу кто выполнил, вы сами?
— Сам. Боялся передоверить... и сторублевки не хотел менять.
— Он сказал вам, кто живет в этих квартирах?
— Нет, дал адреса, и все. Два дня ходил, изучал квартиры.
— В ту ночь, когда разрисовывали двери, вы тоже пешком ходили?
— Нет. У соседа брал мотоцикл «Урал»... Боялся, не успею. Записки под двери по его же просьбе положил. Содержания их не знаю...
— Еще?
— Что еще?
— Еще просьбы с его стороны были?
— Всего одна... Пусть рухнет на меня мой дом, если лгу.
— Сами валите на себя свой дом... Но ведь еще одна просьба у него была. Расскажите о ней.
— Какая? Не помню...
— А. самая последняя. Кто вас послал к Гоше Сахат-дурдыеву сегодня и зачем послал?
— Он и послал.
— Кто он, как его зовут?
— Гоша. Гоша Сахатдурдыев. Вот это я должен был передать...— Он расстегнул пиджак, вынул из кармана две пачки денег, положил их на стол.— Сегодня между тремя и четырьмя часами он пришел ко мне, отдал эти деньги и велел передать его жене.
— Больше он ничего не сказал?
— Нет.
— Откуда пришел, куда собирался идти, -не сказал?
— Нет.
— Хорошо...— Подполковник повернулся к Талхату, внимательно следившему за ответами, хотел что-то ему сказать, но на селекторе вспыхнула лампочка, он снял трубку:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85