Пригубил, поставил пиалу на стол:
- Не идет... Сначала надо перекусить.
Подполковник отпустил его, и Хаиткулы, быстро перейдя улицу, оказался у чайханы, взялся, было за ручку двери, но отпустил ее, передумав; вернулся в свое учреждение. Сунул под мышку дело Ханум Хакгасовои, стал шарить по шкафам, разыскивая магнитофон. Потом выругал себя: «Сам только что пользовался им во время допроса доктора! В машине он... Чего суетишься, куда спешишь?.. «Женщина, которая спешит родить, говорит туркменская пословица, обязательно родит дочь». Так и ты сейчас на допросе Ханум добьешься совсем не того, чего хочешь... Приди в себя!»
В холле здания милиции нагнулся к окошечку дежурного:
— Если меня будут искать, скажи: уехал на допрос. Вернусь через час.
Лейтенант привстал из-за стола:
— Хорошо, товарищ капитан... Только что-то вы быстро из чайханы вернулись. Наверное, оттого, что новый костюм на вас. Вон вы какой нарядный... А деньги остались в ста-
ром. И у меня всегда так бывает. Как в ресторан пойду, официантка подходит рассчитываться, я и вспоминаю, что костюм-то новый надел. Честное слово, каждый раз так получается... — Он весело рассмеялся.
Улыбнувшись лейтенанту, Хаиткулы вышел на улицу.
...«Счастье с несчастьем смешалось — ничего не осталось» — эту пословицу народ придумал о таких людях, как Ханум Хакгасова. И надо же, несчастье свалилось на нее в тот момент, когда оставались уже считанные минуты до взлета самолета, на котором Мегерем должен был отправиться в Махачкалу. Когда он спросил у инспектора, взявшего чемодан: «Могу я лететь?» — и как ни в чем не бывало отошел от нее, в глазах потемнело, и как будто камень лег на сердце. Что это? Предательство?.. Потом она пришла в себя. Возвращались в город вместе, в одной и той же милицейской машине. «Семь раз отмерь — один отрежь». За те двадцать минут, пока их везли из аэропорта в отделение, она успела все как следует взвесить: конечно, поторопилась с выводами — муж не предавал ее. Когда их выводили из машины, чтобы Мегерем неосторожным словом не испортил дела, Ханум презрительно сказала:
— Зачем вы привезли сюда этого дурака. Он и понятия ни о чем не имеет, и всегда был плохим мужем. Сейчас тоже страдаю из-за него. Вызвала, чтобы отдать деньги за проданный дом и монеты, найденные в кувшине, чтобы показать,... И вот что вышло.
Во время допросов Мегерем твердил только одно: «Понятия не имею, что мне хотела передать супруга...» Следствие не могло доказать его причастность к махинациям бывшего директора винзавода, и его освободили из-под стражи.
Вопрос о том,_ как попали золотые монеты к Ханум Хакгасовой, оставался открытым, ее показания не убедили Хаиткулы, поэтому, хотя за хищение на винзаводе срок наказания судом ей был определен, она по-прежнему находилась в следственном изоляторе.
Как она вела себя там? Вместо того чтобы задуматься о своей судьбе, без конца охала и проклинала своих бывших подчиненных: «Дураки, трусы, ослы! Себя не могли спасти, заодно и меня с собой потащили в эту яму. Откуда берутся такие люди? Вот времена — ни на кого нельзя положиться...» Все это веселило соседок Ханум, хотя никакой дружбы между обитательницами изолятора не было, да и не искали они ее, держались обособленно. Ханум же вообще всех прези-
рала. «Вах, что поделаешь, если обстоятельства уравнивают нас,— думала она.— Когда была директором, если бы они пришли ко мне, на порог бы не пустила...»
— Хакгасова, на допрос!
Она неожиданно с облегчением вздохнула. Хотя ее звали на допрос, это казалось ей лучшим, чем сидеть в изоляторе. «Все-таки кому-то да нужна, поговорить можно... Не по душам, конечно, но все же разговор, не то что здесь! — думала Ханум. — Впрочем, чему я радуюсь? Вдруг они еще что-то пронюхали?.. И кто со мной будет беседовать? Только бы не было «грузчика»! Этот может меня разжалобить, еще выболтаю что-нибудь... Какой парень! Посмотришь ему в глаза — покраснеет как свекла... Плохо мы с ним тогда обошлись, надо было не так, дура я...»
Когда ее вывели во двор, свет солнечного дня ударил в глаза. Она чуть не расплакалась от радости, хотелось рыдать и кричать так, чтобы слышал весь город... Вороны, залетевшие и сюда, неторопливо прогуливались по двору, долбили клювами покрытую тонким слоем снега землю. Они взмыли вверх, когда хлопнула дверь. «Даже эти птицы счастливей меня»,— подумала Ханум, вдыхая глубоко свежий воздух. Нагнулась, набрала в горсть снега, растерла им ладони и лицо. И вдруг вспомнила, что с самого детства не лепила снежков, не любовалась снежным покровом, не наслаждалась красками морозного дня. Но сразу же отбросила нахлынувшие чувства: «Разнюнилась! Забыла, где ты?»
Конвоир напомнил о себе, попросил не задерживаться. Вскоре она стояла у коричневой двери кабинета следователя. Конвоир открыл дверь.
— Осужденную привел, товарищ капитан.
Из кабинета послышался знакомый Ханум голос:
— Пусть войдет.
Конвоир отодвинулся, пропустил Ханум, закрыл за ней дверь.
— Салам, гражданин...— Ханум не договорила, остановилась у дверей. Она узнала Хаиткулы, но вид у него был такой необычный, что она растерялась. Он был и не в форме, и не в том костюме, к которому она привыкла. Серый крим-пленовый пиджак, модная рубашка с шашечками, черный галстук смутили ее. «Чего вырядился?» — подумала она, не зная, что день тридцатилетия капитана начался с чрезвычайного происшествия.
Хаиткулы встретил ее стоя, предложил сесть. Занял свое место за письменным столом только после того, когда села Халум.
Ханум знала, что перед ней сильный противник, но была уверена и в своих силах. Хаиткулы эту ее уверенность чувствовал и на прежних допросах, он тоже знал, с кем имеет дело.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85