Открылся прекрасный вид на город, в котором тесно сплелись древнее и новое, природа и цивилизация. Махачкала — город очаровательный и своеобразный. Очень мне нравится... Потом наша дорога пошла вниз, раздвоилась: одна улица пошла налево, другая направо. Она нас и привела к входу шестиэтажной гостиницы. До скорой встречи, Мегерем! Когда мы прощались, он крепко пожал мне руку.
ЧАРДЖОУ
Состояние Хаиткулы в последнее время было таким неважным, что он совсем потерял покой. Как это можно назвать? Что происходит?
Как-то утром он спросил у матери:
— Мама, на кого я сейчас похож? Мать ласково ответила:
— Ты похож на моего единственного и любимого сына. Сидевшая напротив Хаиткулы слегка встревоженная его вопросом Марал наморщила лоб:
— Ты похож на должника, который назанимал столько у разных людей, что не знает, с кем первым расплачиваться...
Хаиткулы рассмеялся. С облегчением вздохнула и Марал, увидев что мужу стало легче от ее, в общем, справедливых слов. Она очень переживала за Хаиткулы в эти дни, и сейчас, хотя все за столом повеселели после ее слов, руки у нее дрожали, половину чая из пиалы выплеснула на скатерть.
Идя на работу в .этот ранний час, он нагнал маячившего впереди Каландарова, рассказал, что думала Марал о своем муже. Каландаров, ценивший меткое слово, от души рассмеялся:
— Ох, молодец Маралджан! Как точно определила — должник. Истинность оценки, майор, определяется не только ее содержанием, но и своевременностью. Твоя жена как в воду смотрела: ты должник, и должник прежде всего следственного отдела. Побыстрее рассчитайся с нами! — Он продолжал смеяться, довольный тем, что связал шутку с конкретным делом.
«А ведь они правы,— думал Хаиткулы,— я большой должник... Должник родителей подпаска, должник своего дела, профессии, своей совести и хлеба, который я ем. Ка-ландарову тоже задолжал — не могу назвать ему преступников, и неизвестно еще, когда смогу назвать. Я должник своей жены, которую редко балую лаской, теплым словом. Должник своей дочери, с которой не успеваю проводить времени столько, сколько требуется ребенку. Должник матери, с которой не могу посидеть рядом, чтобы спокойно поговорить о ее здоровье, о нашей семейной жизни, послушать ее рассказы о прошлом, не могу повезти ее туда, куда она давно хочет поехать,— в места ее юности. Ежедневно, ежечасно она волнуется за меня, и жизнь ее, наверно, сокращается от этого еще быстрее. Я не должник — я виновник ее печали...»
Так думал Хаиткулы и находил все больше и больше причин, чтобы объяснить. нынешнее свое состояние, вспоминал и других «кредиторов», с которыми ему все труднее расплачиваться,— это и друзья, которых он забросил, и однокашники, и педагоги, которых он больше не лоздравлял с праздниками... Горькие мысли лезли в голову!
Войдя в кабинет, он сел за стол, обхватил голову руками. К счастью, зазвонил телефон, и со всех сторон подкрадыт вавшиеся «кредиторы» разлетелись как призраки. Решив,
что звонит из Ташкента майор Мелляев, Хаиткулы схватился за трубку, как утопающий за соломинку. Оказалось, звонит из Ашхабада его прежний начальник. Они поздоровались весьма дружелюбно. Ходжа Назарович заговорил:
— Вчера министр познакомил меня с рукописью своей статьи, написанной для республиканской газеты. В ней очень много интересных фактов о времени, когда зарождалась туркменская милиция, о героизме ее создателей. Встретил я там и фамилию Мовлямбердыев. Милиционер из ваших краев. Подумал, не ваш ли родственник, и поднял ваше личное дело.. Оно вроде бы подтвердило мое предположение, но я решил, все же спросить у вас об этом, Хаиткулы Мов-лямбердыевич... Захотел заодно услышать ваш голос!
После таких слов «кредиторам» здесь вовсе нечего было делать. Настроение, поднялось, Хаиткулы ощутил прилив гордости, исчерпывающе ответил Ходже Назаровичу... Да, тот Мовлямбердыев — его дедушка. Не помнит, писал ли он об этом в автобиографии, которую прочитал Назаров, но, наверное, писал. Правда, что Мовлямбердыев вместе с другими большевиками вписал первые строки в историю туркменской, милиции. Во всех уголках их области найдутся люди, которые помнят его. Вспоминают его с любовью и аксакалы — пожилые люди. Этого Хаиткулы, конечно, не писал в автобиографии, потому что в ней полагается писать о себе, а не о дедах.
Итог этого разговора подвел Ходжа Назарович, которого короткий рассказ Хаиткулы по телефону, как он выразился, «окрылил». Все подробности он обещал довести до генерала. Прощаясь, прямо сказал Хаиткулы: он рад, что «по-, томственный милиционер» (так и выразился) работал в его отделе.
Хаиткулы поморщился от этих слов, но хорошее настроение уже не могло ничего испортить: здорово, это не забыты заслуги деда! Да и дела как будто пошли веселей! Стали поступать сведения о десятках Ханмамедовых, Джумбае-вых, Беговых и прочих, фамилии которых совпадали с фамилиями из списка лиц, вылетевших из Ташкента в тот день. Но пока все это были однофамильцы.
Уверенный, что настоящие пассажиры вот-вот должны обнаружиться, Хаиткулы с нетерпением ждал новых сообщений. В это время его вызвали в партбюро. Парторг без лишних слов вручил ему папку: «Ознакомься и выскажи мнение». Хаиткулы открыл рот, чтобы сказать: «Не до этого», но парторг опередил его:
— Вопрос принципиальный. Решается судьба члена партии...
Это другой разговор! Там, где речь идет о чьей-то судьбе, Хаиткулы не мог оставаться нейтральным. Взял папку, вернулся в кабинет, погрузился в личное дело провинившегося коммуниста. И снова его прервали: наконец один из пассажиров нашелся.— Темиров. Бойкий юноша из комсомольского актива, восторженно улыбаясь, положил перед майором бумажку:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85