.. Вылетайте немедленно. Часа полтора до ташкентского рейса есть, успеете собраться. В Ташкенте вас будут ждать. Счастливого пути! — Джуманазаров пожал Хаиткулы руку и проводил его до двери.
КОШ ЮЗКУЛАЧ
Перед самым Новым годом, около полудня, в кош Юзку-лач, известный своим: стометровым каменным колодцем,— Дашгуйи, прибыли двое. Представились работниками Комитета народного контроля: приехали для проверки поголовья овец.
Новым людям в пустыне оказывается особое почтение — вокруг кибитки быстро навели порядок, еще раз подмели, а внутри нее на кошму положили нарядный ковер. Появились чайники и пиалы, гостям подали ковурму, выставили бутылку водки, которую прибывшие и распили вместе с хозяином.
Они приехали верхом, в пути продрогли, поэтому сейчас как нельзя лучше чувствовали себя под сводами просторной кибитки. Раскраснелись от выпитого, и, хотя беседа за са-чаком1 не касалась дела, языки развязались.
Конечно, пить чай в кибитке — не то же самое, что в городской квартире: здесь и небо можно увидеть в щели, и ветер задувает в них, напоминая, что на дворе не лето. Из глинобитной печки выскакивают красные угольки и, погаснув на лету, черными комками падают у самого сачака.
Подпаску, что хлопотал у очага, некогда присесть — то и дело надо подбрасывать быстро сгорающие ветки саксаула, кипятить воду, заваривать чай, менять чайники.
А они, на самом деле, опорожнялись один за одним, у миски же с ковурмой скоро показалось дно. Гости проголодались, и аппетит у них, надо сказать, был отличный. Это радовало и старого чабана, и его помощника. Гость и должен так есть — тем самым он показывает, что уважает хозяйскую кухню, а значит, и этот кров, и всех его обитателей. Гости как гости, вот только один из них сразу не понравился подпаску, и он старался, избегать его взгляда и не смотреть в его сторону. Побаивался он того, кто был старше, а старик этот, облокотившись полулежа о подушки, бросал порой на подпаска острые, как иголки, взгляды. Ел старик много, но ел одно сало, отбрасывая в сторону кусочки мяса, и много пил чая.
Подпасок старался чаще смотреть на другого гостя, сидевшего справа от него на мягкой подстилке, но и тот был каким-то странным. Он обратил на него внимание еще тогда, когда гость слезал с коня, обратил внимание, на его хриплый голос и на то, как ое тяжело дышал. Удивила его и совершенно обритая голова гостя, и он сразу про себя окрестил его Фантомасом.
Подпасок почувствовал себя в родной кибитке неуютно и ждал только повода, чтобы улизнуть из нее. Без причины сделать этого было нельзя — такой поступок выглядел бы невежливым,— и он ждал какого-нибудь поручения от чабана, поглядывал, на него, даже кашлянул раза два, чтобы привлечь его внимание, но чабан и вида не подал, что замечает его нетерпеливость. Лицо его с начинающей седеть бородой все время было обращено к гостям. Чабан был так ими поглощен, что подпасок перестал для него существовать. Избавление для мальчика пришло оттуда, откуда он его не ждал,— от гостя.
— Саран, твой подпасок умеет делать ишлекли? — спросил Фантомас. Его сиплый голос прозвучал очень громко, в прокопченной кибитке будто труба прогремела.
Прежде, чем ответить, Саран откатил в сторону пустую бутылку,. вынул из хорджуна1 новую, поставил ее на середину ковра.
— Товарищ Ходжакгаев, у меня и прежний подпасок был мастер печь ишлекли. Повар был что надо... Ох и дьявол, так выпекал, что палец откусишь!.. А как играл на дутаре! — Саран взял бутылку.—Хороший был парень, с юмором. А женился — всё! Удержать в коше нельзя было, хоть к колу привязывай. Как-то приехал и спрашивает: «Что делать? Слух по селу идет: завфермой пристает к жене...» Она у него дояркой была. Совета моего не послушал, работу забросил уехал домой. Узнаю потом: подрался с зав-фермой... Прислали другого подпаска — парня, не поступившего в институт а его, наверно, аллах проклял: ничего делать не умел, ни чай приготовить, ни чурек испечь... Я попросил правление колхоза не присылать мне первых попавшихся, а чтоб дали помощником комсомольца, но не такого, что только об институте думает... Уважили просьбу... — Чабан словно умышленно тянул с ответом. Раскупорив бутылку, он не торопясь разлил ее содержимое поровну в четыре пиалы. Подпасок к своей не притронулся. Поднимем! — Саран приподнял пиалу над сачаком, потом выпил и перевернул ее вверх дном. Он посмотрел на Ходжакгаева. — Сами скоро убедитесь, какой он мастер готовить ишлекли. Сейчас займется тестом, а заколоть барана — это уж мое дело. Будем живы-здоровы, я и его обучу, станет настоящим кас-сапом...
Подняв одну руку и пробормотав: «Омин!» — Саран встал. Когда он поднял тяжелую занавеску из кошмы, прикрывавшую дверь, за его спиной раздался властный голос:
— Стой, Саран!
Чабан обернулся. Слова, жесткие и нелюбезные, посыпались на него из того угла, где сидел старик.
— Саран, ежели после нашего отъезда ты захочешь списать барана на волков: задрали-де его, то не спеши это делать. Считай, что мы ели твоего личного барана! Если и правда хочешь угостить нас ишлекли, обязательно возьмешь с нас стоимость барана. Мы приехали не для того, чтобы транжирить колхозное добро. Обижайся не обижайся, это твое дело. Ходжакгаев пошутил, когда спросил про подпаска — может ли он делать ишлекли. Не принимай его слова всерьез. Знай, что Ходжакгаев и Уруссемов приехали по заданию. Или возьмешь рыночную стоимость за барана, или никаких ишлекли-пишлекли... Пусть твой подпасок скажет, правильно я говорю или нет?
Подпасок сидел теперь вместе со всеми, ведь и ему чабан налил водки. Ничего не оставалось, как отвечать:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85