Однажды им в руки попало мое письмо. Тут нашей дружбе пришел конец. Если б не эта глупая случайность, я непременно попал бы в члены комитета.
— Да ну? — небрежно заметил Петр.
— Однако в Константинополе на это дело смотрят очень серьезно...
— Быть может, им следует так поступать...
— Конечно,— отозвался грек,— политика, дипломатия... Из мухи делают слона... Ты читал последний номер их газеты?
— Откуда мне его взять? — возразил Петр, пожимая плечами.
— Вот я тебе покажу.— С этими словами Аристархи-бей вынул из бокового кармана экземпляр газеты. Петр взял ее, посмотрел... Это была та самая газета, которая недавно прошла через его руки, но он даже глазом не моргнул,
— Хочешь прочесть? — спросил грек.
— С удовольствием.— Петр просмотрел газету и, возвращая ее Аристархи-бею, заметил:
— И как им не надоест писать все одно и то же! Могли бы что-нибудь новое придумать. Вечно пережевывают то, что пишут французские и немецкие газеты. Им кажется, что они пишут, а они просто переписывают. Это вам в конак присылают?—спросил Петр.
Грек несколько смутился.
— В конак-то присылают,— сказал он,— но эта газета попала ко мне другим путем.
— Сам получаешь?
— Нет, а хотелось бы...
— Обратись в редакцию.
— Нет, я хочу обойтись без них.
Петр и Никола поняли, к чему клонит Аристархи-бей. Он надеялся получить от Петра какие-нибудь сведения. Но доктор философии держал ухо востро и, продолжая быть весьма любезным, не сделал ни малейшего промаха. Он намекнул вскользь, что приводит в порядок запущенные дела. Никола любовался хладнокровием своего хозяина и постепенно сам успокоился и перестал продавать перец тем, кто просил сахар и наоборот. Мысли его пришли в равновесие. Вечером Петр ушел из лавки, а когда солнце закатилось, Никола закрыл ставни, запер двери, забрал деньги и отправился домой ужинать. Ужинал он вместе с Мокрой, Анкой, Петром и оста'льными домочадцами. После ужина по турецкому обычаю принято отдыхать. Предаваясь вечернему отдыху—««рагату» — мужчины, покуривая трубки и попивая ракию, сидят, поджав по-турецки ноги, и дремлют, а женщины в это время беседуют. Петр и Никола вместо трубок курили папиросы, а ракии не пили вовсе. Вместе с ними оставалась и Мокра. Во время вечерних «рагатов» они обычно разговаривали о том, что их больше всего занимало. На этот раз первым заговорил Петр.
— Знаешь, мать, пришло распоряжение комитета, чтобы снаряжать апостолов.
— Каких апостолов?— спросила она. Петр объяснил в чем дело.
— Так это то же самое, что делает Бачо-Киро.
— Кто такой Бачо-Киро?— спросил Петр.
— Ты разве о нем не слыхал?
— Нет.
— Бачо-Киро ходит повсюду в крестьянской одеж-де и рассказывает про Болгарию.
Бачо-Киро (историческая личность) был учителем. Неодолимое желание служить родине заставило его бросить школу. «С трубкой в зубах, с сумой за плечами, в крестьянской одежде» ходил он из деревни в деревню, из города в город и всюду вел агитацию. Он обошел Болгарию, Румелию, Фракию, Македонию. В Белграде он виделся с председателем кабинета министров; в Бухаресте завязал связи с революционным комитетом; в Царьграде гостил у Славейкова. В суме он хранил всякие бумаги; среди них были и стихи его собственного сочинения на болгарском и турецком языках.
Болгарином считаться может тот, Кто за свободу кровь свою прольет. Так дай мне, боже, жизни долгой, сил, Чтоб за отчизну кровь и я пролил.
Талантливым поэтом его не назовешь, но человек он был в высшей степени оригинальный. Он являл собою олицетворение безграничной преданности идее возрождения родины. О нем-то и рассказала Мокра сыну и Николе.
— Надо следовать его примеру,— заметил Никола,— надеть гобу и с богом.
Петр и Мокра согласились с ним. Разговор продолжался еще несколько минут, потом все разошлись. Уходя, Петр шепнул Николе:
— Евангелие уже есть.
На следующее утро, едва лишь первый солнечный луч на востоке позолотил поверхность дунайских вод, на христианском кладбище появились какие-то люди. Они ничем не напоминали заговорщиков. Болгары вообще избегали средневековой символики. Они не рядились в плащи, не вешали на себя символических знаков, не употребляли паролей, не окружали себя мистицизмом, который впоследствии перешел в романтизм. Они верили в правоту своего дела, в торжество справедливости и шли напролом.
Семь человек, которые пришли на кладбище ранним утром, были те самые молодые люди, которые вчера совещались на квартире у Стояна. Они подошли к могиле Драгана, которая еще не успела зарасти травой. На могиле лежал камень, на котором Станко должен был сделать надпись в стихах. Однако стихи ему не удавались. Такая задача, быть может, не показалась бы трудной Бачо-Киро, но Станко, сколько ни думал, никак не мог справиться с рифмами, и потому камень до сих пор оставался без надписи. Петр положил на камень евангелие, поставил деревянный крест и приступил к присяге. Присягу приняло пять человек. Выстроившись в ряд лицом к востоку, они присягали на кресте и евангелии по тексту, который четко и внятно читал Петр. Этот простой обряд не был, однако, лишен торжественности. Когда Петр кончил читать, все перекрестились и по очереди подходили целовать крест и евангелие. Они испытывали такое чувство, будто с ними произошло нечто важное. У могилы воцарилось благоговейное молчание, никто не решался нарушить торжественной минуты. Неизвестно, как долго стояли бы они так, если бы не Мокра. Она неожиданно вынырнула откуда-то, поспешно подошла к могиле и в недоумении уставилась на молодых людей.
— Что вы здесь делаете?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87