— Он шесть раз выстрелил.
— Нет, пять,— возразил кто-то.
Начался спор, который, однако, вскоре прекратился, так как все стали прислушиваться к новым подробностям.
— Одной рукой стрелял, а другой совал себе в рот какие-то бумажки и глотал их.
— О... о...— удивлялись собеседники.
Никола переходил от одной группы к другой, надеясь, что кто-нибудь назовет имя незнакомца, но никто не знал смельчака. НикоЛа подождал, пока пароход ушел, и вернулся к Мокре. Она все еще стояла на том же месте.
— Ну, что? — спросила Мокра, когда юноша вернулся.
— Мне хотелось узнать, кто это,— отвечал он.
— Узнал?
— Говорят, какой-то комитаджи.
— Мой Драган! — сказала старуха с тяжелым вздохом.
— О нет! — возразил Никола.
— Не спорь, я узнала его.
— Что ты...— бормотал Никола. Мокра махнула рукой и сказала:
— Не отнять мне его теперь у турок... Пусть и он погибает!
— Так бесполезно? — воскликнул Никола.
— Нет, не бесполезно,— возразила старуха.— Он сделал глупость, но бог такие глупости прощает.
Предчувствие не обмануло Мокру. Виновником стрельбы на пристани был действительно ее младший сын. Об этом Мокру уведомили из конака и пригласили к паше. Когда она явилась, паша посадил ее возле себя и со сладкой улыбкой спросил:
— Ну что, впрок пошла твоим сыновьям заграничная наука?
— Судьба, паша эфенди,— отвечала она.
— Ты говоришь со мной неискренне,— сказал паша, качая головой.
— Как же иначе истолковать несчастье, которое уже второй раз постигает меня. Если бы тебя спросили, ты бы сам сказал то же самое.
— Кто знает...— ответил паша.
— Если я скажу тебе так: ведь это несовершеннолетний юноша, почти ребенок. Отдай его мне.
— Я не отдал бы, но позволил бы тебе навестить его в тюрьме и уговорить, чтобы он во всем сознался.
— Разве он жив?
— Жив. Иди к нему. Ты — умная женщина. Ты сама поймешь, как с ним говорить, чтобы наставить его на путь истины. От того, что он скажет, будет зависеть степень его наказания.
— Разве он уже не наказан? Кажется, для несовершеннолетнего мальчика вполне достаточно того наказания, которое он уже понес.
— Этот мальчик двух заптий ранил, а одного убил...
— Разве у султана мало заптий?
— Много или мало — не в том дело,— отвечал паша.— Ты вот лучше подумай, как бы спасти сына. Я до тех пор не позволю его лечить, пока он не ответит на вопросы аги. Понимаешь, джанэм? — спросил он с улыбкой.
Он хлопнул в ладоши и приказал адъютанту провести Мокру в тюрьму к сыну.
Рядом с гауптвахтой в конаке находилась комната, служившая временной тюрьмой. В этой комнате на полу лежал Драган в изорванной, окровавленной одежде. Кто-то наскоро, не промыв даже ран, перевязал ему руки, ноги, голову и грудь шерстяными полосатыми платками, которые придавали ему ужасающий вид. Избитое, израненное лицо его едва сохранило человеческие черты.. Мокра тихо подошла к сыну и присела рядом. Пристально посмотрев ему в лицо, она нагнулась и прошептала:
— Сын мой!
Драган лежал с закрытыми глазами. Он, очевидно, услышал голос матери, так как по лицу его проскользнула едва заметная дрожь, точно зыбь по гладкой
поверхности воды, когда подует легкий ветерок. Через некоторое время Мокра опять позвала:
— Сын мой дорогой!
— Мама...— прошептал раненый, открыв глаза. В этот момент на гауптвахте послышались шаги. Мокра нагнулась над сыном и шепнула ему на ухо:
— Идет ага. Он будет допрашивать тебя: не говори ему ничего, что может повредить комитету... Слышишь ли ты меня?
Драган открыл глаза и погрузил взгляд в глаза матери. Пришел ага, его сопровождали китабджи и чу-букджи . Последний постлал на полу принесенный с собой коврик, на котором уселся ага. Он велел подать себе трубку и, прежде чем начать допрос, обратился к Мокре:
— Скажи твоему сыну, пусть говорит правду. Тогда врач будет его лечить... А не станет говорить — пусть околевает. Скажи это ему ясно.
— Сын мой,— начала Мокра,— ты слышал, что гово-рит ага, и помнишь, что я тебе сказала. Отвечай по совести и знай, что справедливый бог на небе слушает тебя... Не забывай моих слов.
— Хорошо,—сказал ага и начал допрос. Драгану уже не могло помочь никакое лечение. Паша отлично знал об этом, но ему хотелось добыть от умирающего какие-нибудь сведения о подпольной деятельности, которая с некоторого времени широко распространилась в Болгарии и беспокоила турецкие власти. Вот почему он сказал Мокре, что ее сына можно спасти. Он надеялся, что, узнав об этом, она поможет аге при допросе. Такой расчет доказывает, что и мусульманам не чуждо знание человеческой психологии. Паша не ошибся бы, если б на месте Мокры оказалась любая другая женщина. Какая мать не ухватилась бы за эту соломинку? Но Мокра, услыхав условия, поставленные пашой, решила про себя:
«Пусть и он погибнет, лишь бы не стал предателем».
«Предатель» — это слово испугало ее.
Ага задавал вопросы и ждал ответа. Мокра повторяла за ним вопросы, она прекрасно выполняла роль посредницы. Драган то молчал, то говорил: «Не знаю»,— но в некоторых случаях давал вполне определенные ответы. Он, например, ответил на все вопросы, которые касались его пребывания за границей. Когда его спросили, каким путем приходят в Болгарию запрещенные
издания, он прямо сказал: «Через Константинополь». Китабджи записал этот ответ. Драган дал еще несколько таких же показаний, но голос его звучал все тише, говорил он все невнятней. Наконец он совсем замолчал. Ага спросил раз, спросил другой, тот же вопрос повторила мать. Но вдруг она крикнула:
— Драган!
Умирающий только вздохнул.
— Пусть теперь войдет врач,— сказал ага, отдав чубукджи трубку и вставая со своего места.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87