Но ему не удалось осуществить свое намерение. Помешал Петр, который спустился в подземелье с целой кипой бумаг и важными известиями.
— Где Никола? — спросил он прежде всего.
- Я не видел его,— Отвечал Стоян. — Надеюсь, он перестанет сердиться на тебя, когда услышит то, что я хочу сообщить вам.
— Что такое?
— Об этом я сообщу вам обоим, а тебе же скажу вот что: из-за тебя чуть не открыли секрет колодца.
— Каким образом?
— Потому что Анка почти не отходила от него, а ты поднимался наверх.
— Разве кто-нибудь видел?
— Видела старуха Тырна, наша няня.
— Она не скажет?
— К счастью, старуха плохо видит, и нам удалось убедить ее, что в колодце никого не было и что ей показалось. Кончилось дело тем, что мать выбранила Анку, но ведь могли увидеть и другие. По правде говоря, я
от тебя не ожидал такой неосторожности,— упрекнул Петр.
Между тем Никола стоял у другого выхода.
— Знаешь, что произошло? — сказал ему Петр.— Наверно, ты перестанешь теперь сердиться на Стояна. Сербия объявила войну Турции.
— Сербия!.. Турции!..— воскликнули разом Стоян и Никола.
В этом восклицании выразилась такая радость, которую невозможно описать. Радость эта заставила одного забыть Анку, другого — Пленку. Да и о чем только не забыли бы они, получив подобное известие!
Ночь, когда в доме хаджи Христо был произведен обыск, Иленка провела в мучительной тревоге. Отец ее указал следователю тайник, и ей показалось, что она слышала имя Мокры. Наверное, пойдут туда, накроют молодых людей и отправят на виселицу. Девушка пыта-лась'уверить себя, что отец не называл Мокру, что она ослышалась, но это было слабое утешение, и Иленка снова и снова мысленно возвращалась к одному и тому же:
«Что мне делать, если его возьмут?»
Ответ на этот вопрос представлялся ей не в виде слов, а в виде бездонной черной пропасти, которая должна была ее поглотить. Девушку бросало то в жар, то в холод, хотя она была накрыта теплым одеялом. Сбросив одеяло, Иленка босиком подошла к окну, отворила его и стала прислушиваться. В ночной тиши время от времени раздавался стук палки ночного сторожа, лай собак, кошачье мяуканье. Вдалеке, в турецком квартале, ухал филин... Все это настраивало мысли Иленки на грустный лад, и тем сильнее сжималось сердце, что приходилось обвинять родного отца и мать.
Она отошла от окна, снова легла в постель, укрылась потеплее, закрыла глаза, и, как иногда бывает, ей стали мерещиться какие-то образы. Она увидела лицо Николы,, выступавшее на оранжевом фоне, который постепенно переходил в малиновый, весь усыпанный огненными искрами... Она немного успокоилась, но все же не могла уснуть. В таком состоянии девушка провела остаток ночи.
Лишь только рассвело, Иленка встала, оделась, надела яшмак и фереджию и вышла из комнаты. Чтобы попасть на улицу, надо было пройти либо через гостиную, либо через спальню родителей. Она предпочла отправиться через гостиную, полагая, что в такой ранний час никого там не застанет. Каково же было ее удивление, когда она увидела отца. Хаджи Христо сидел на диване. Около него стоял кофейный поднос с пустой чашкой и наргиле. В одной руке он держал кожаный чубук, в другой четки. Иленка остановилась в дверях, не зная, идти вперед или вернуться. Увидев ее, хаджи Христо спросил:
— Ты уже встала?.. так рано... куда ты собралась? — К Мокре,— отвечала девушка.
— Не ходи туда... Там... бог весть что делается. Иленка хотела было вернуться, но отец остановил ее.
— Подожди,— ласково промолвил он,— сядь возле меня.
— Я-..— начала девушка и замялась.— Меня работа ждет.
— Если ты уйдешь, ей еще дольше ждать придется... Подойти сюда... я хочу поговорить с тобой.
Иленке пришлось повиноваться. Она села рядом с отцом.
— Меня всю ночь терзала мысль о тех несчастьях, которые обрушились на мою голову из-за этих сумасбродов.— Хаджи Христо вздохнул.— Откуда только они взялись? Несчастье наше, что они появились, а появились они потому, что молодые люди стали ездить учиться за границу. Да, нам казалось; что от заграничной науки надо ждать добра, а между тем она оказалась ядом... Об этом я и думал всю ночь и хочу поговорить с тобой, дитя мое, так как и ты отведала этой отравы.
Иленка опустила глаза и только кашлянула.
— Я помню еще те времена,— продолжал хаджи Христо,— когда у нас не было мудрецов. Мы тогда жили спокойно... С турками мы ладили, хотя не читали ни книг, ни газет и не умели болтать по-французски. Просвещение нас сгубило, всех опутало. Я и сам жертвовал на школы, на читальню... да! Но тюрьма и оковы выбили у меня эту дурь из головы. Я теперь больше ни одной парички не дам ни на читальню, ни на школы. Я пойду к паше, поклонюсь ему в ноги и буду просить, чтобы он приказал все книги и газеты сжечь, а всех, кто учился за границей, изгнать из
отечества... Сначала буду говорить об этом на заседании меджлиса, а потом — прямо к паше.
— А люди что скажут?
— А мне какое дело! Всех опутали, и всем надо правду прямо в глаза говорить... Меня ведь тоже с толку сбили, я даже хотел выдать тебя замуж за Стояна, потому что он учился в Бухаресте и одевался а-ла франка!.. Из-за него меня продержали трое суток в тюрьме и, как разбойника, заковали в кандалы. Из-за него я должен был истратить четыреста меджидие, и придется истратить еще восемьсот, чтобы обрести прежнее доверие властей... Вот до чего довел меня. Если б наш дом сгорел, то и тогда я потерпел бы меньше убытку. Подумай, тысяча двести меджидие... И все это он отнял у тебя, потому что в гроб я с собой не возьму ни одной парички, а все оставлю тебе. Но того, что я истратил из-за этого негодяя, я уже тебе не оставлю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87