Девушка носила четки, постоянно молилась и постилась, прощаясь с мирской жизнью. Соседи считали ее святой, а паша, который был осведомлен обо всем, что происходит в доме Мокры, видел в этом самый верный признак благонамеренности семьи, хотя в ней и оказалось два заговорщика. Особенно паша был доволен Петром, который с увлечением занимался торговлей. Анка обрекла себя на веч--ное заточение. Таким людям, по мнению паши, можно было вполне доверять.
Между тем в действительности дело обстояло совершенно иначе. Пять знакомых нам заговорщиков развили бурную деятельность: они вели пропаганду и буквально наводнили город нелегальной литературой.
Теперь запрещенные издания можно было найти не только в читальне, но в различных лавках, кофейнях и даже в частных домах. Они попадали в руки не только к болгарам, но и к румынам, грекам и даже туркам. Тщетно Аристархи-бей выбивался из сил в поисках виновных. Все было напрасно. Многочисленные аресты тоже ни к чему не привели, ибо арестованные оказывались виновными в той же мере, что и сам паша, который также находил у себя запрещенные издания.
Все это сильно встревожило власти и консулов. Последних особенно напугала одна прокламация, написанная в вольнолюбивом духе. Один из консулов, получив прокламацию, поспешил с ней к паше и,спросил:
— Вы видели это, ваше превосходительство?
Паша вынул из-под подушки такую же прокламацию и показал ее консулу.
— Что это значит? — спросил представитель цивилизованного государства.
— Это значит, что мы цивилизуемся,— отвечал паша.
— Но ведь это невозможно!
— А разве в Берлине ничего подобного не происходит?
Консул смутился, но, подумав немного, сказал;
— Если б удалось в Рущуке ухватиться за конец нитки, то, пожалуй, можно было бы добраться и до клубка в Берлине. Вы оказали бы этим большую услугу общественному порядку.
— А не разумней ли было бы поступить наоборот,— ответил паша, иронически улыбаясь,— конец того клубка, который докатился к нам в Турцию, поискать в Берлине?
— Ах, ваше превосходительство, не смешивайте политические интересы Европы с вопросами общественного порядка.
— У нас ничто не угрожало общественному порядку, пока европейская политика оставляла нас в покое.
— Должно ли это означать, что вы не желаете принимать никаких мер?
— Вовсе нет. Я только позволил себе сделать замечание относительно того рвения, с которым мы всегда относимся к вопросам общественного порядка.
— Вы заинтересованы в этом так же, как и мы.
Паша только пожал плечами.
- Почитайте, ваше превосходительство, — сказал консул, протягивая газету и тыча в нее пальцем.— Эмансипация, федерация, республика... такое впечатление, будто поляк какой-нибудь писал.
— Кто бы ни писал, ясно одно: болгары в этом ничего не смыслят, и потому нам нетрудно поддерживать среди них порядок. Нужно только время от времени кого-нибудь вешать или выставлять напоказ голову какого-либо болгарина на шесте, и все будет спокойно. Есть у нас в Рущуке одна семья, которая стала вполне благонамеренной, благодаря тому, что голова одного из членов этой семьи была выставлена напоказ. Да, бывают времена, когда необходимо устраивать подобные выставки.
— Настоящий момент...— начал было консул.
— Очень благоприятен для того,— перебил паша,— тобы устрашить нашу райю... Дерзость этого комите, а все растет... Я отдал уже соответствующие распоря-
ения... велел сделать облаву... искать комитет по го-одам, селам, горам, лесам и полям,— одним словом, овсюду...
— Что же ему делать в поле?
— Ничего,— ответил паша.— Главное — произве-ти впечатление. Поймать членов комитета вряд ли дастся, но острастка будет... а народ поймет, что заговорщиков преследуют так же, как воров, злодеев и убийц...
— Значит, так никого и не удастся повесить?
— Почему ж,— покачал паша головой,— повесить всегда можно, надо только обвинить в принадлежности к комитету.
— Да, но необходимы доказательства.
— Найдутся и доказательства, хотя можно обойтись и без них. Но поскольку мы теперь цивилизуемся, я приказал Аристархи-бею разработать программу суда ;И следствия... Непременно пошлю всем консулам приглашения на заседание суда... Надеюсь,— прибавил он иронически,—- что представление будет интересным.
— Но ведь у вас нет еще актеров?
— Мой режиссер Аристархи-бей уже присмотрел нескольких человек, а облава сделает им рекламу.
Действительно, по всей Болгарии была расставлена стража. На один такой отряд и натолкнулся Стоян в Кривене. Милязим даже не догадался, что человек в крестьянской одежде и есть член комитета. Стоян переоделся, переночевал в махане и чуть свет вышел с отцом во двор, где под орешником лежали вповалку воины султана. Спал даже часовой, который должен был наблюдать за мостом. Сон подкрался к нему незаметно. Сначала солдат опирался о дерево, потом сполз на землю, снова прислонился к дереву и не заметил, как веки его сомкнулись и сон сморил его. Восходящее солнце не произвело никакого впечатления ни на него, ни на остальных солдат. Один лежал на правом боку, другой на левом, третий уткнулся носом в землю, и все храпели. Милязим лежал навзничь и издавал носом разнообразные звуки,— то жалобные, то торжественные, то глухие и хриплые, то резкие с присвистом.
— И это люди? — заметил Стоян, взглянув издали на эту картину.
— Мы, когда спим, такие же,— возразил Пето.
— Не в том дело, отец.
— А в чем? — спросил механджи.
— Нас, видишь ли, можно сравнить со зверем, султана — с охотником... Ну, а они кто?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87