Может, все-таки вернуться, не трогать своих сельчан? Своих... Сегодня свои — завтра чужие. Эти свои волками косятся на Захара, эти свои упекли его батьку в Сибирь! Не Евдоким ли из кожи лез, обвиняя его батьку в поджоге, не Евдоким ли участвовал в раскулачивании? Он, Евдоким, и этот хромоногий учитель, родственничек липовый, и Маковский, и тот же Яков Илии. Будь Захарова воля, он бы таким «своим» глотки перегрыз.
Он сплюнул в сердцах и скользнул к хлеву. Ощупал тяжелый висячий замок, подсунул под клямку ломик и потянул на себя, определяя, насквозь вбит пробой или нет? Пробой подался, скрипнув при этом, как журавль колодезный. Значит, надо срывать одним махом. Захар обмотал мешковиной ломик, замок вместе с клямкой, сильным рывком выхватил пробой из лесины и притих, переводя дыхание. Выждав минуту-другую и не заметив ничего подозрительного, он просунулся в хлев и закрыл за собой дверь.
В хлеве было душно. Услышав человека, приглушенно и доверчиво захрюкал кабанчик, зашевелились кролики в клетках. Все так знакомо, привычно и обыденно. Захар успокоился и почувствовал пошатнувшуюся было уверенность в себе. Перегнулся в закуток, ласково почесал кабанчика за ухом, скинул крючок, чтобы распахнуть двер-
цу, но остановился. А не прихватить ли пару кролей? Такая мысль понравилась Захару, и он шагнул в другой угол хлева, как слепой, протянув вперед руки, чтобы не расшибить лоб. Долго возился, на ощупь отыскивая задвижку, но, так и не найдя, сорвал крышку с клетки и запустил туда руку. Кроли шарахнулись по сторонам, ускользая из-под пальцев, как рыба в садке, несколько раз больно царапнули руку, пока он ухватил одного из них за уши.
Когда он опустил в мешок третьего кроля, то услышал, что кабанчик выбрался из своего закутка, оставленного не запертым, и возится у дверей, пытаясь выбежать во двор. Захар оставил мешок с барахтающимися кроликами и кинулся к двери. Кабанчик взвизгнул и отскочил в сторону. Обругав себя последними словами, Захар принялся ловить кабанчика, прицокивая языком и определяя на слух, где тот притаился. В это время кроли выбежали из мешка. Кабанчик завизжал, видно наткнувшись на одного из них, и заметался из угла в угол. Надо было притихнуть на время, дать кабанчику успокоиться, но эти кроли словно ошалели — носились по хлеву то ли с перепугу, то ли почуяли волю после долгого сидения в клетке, но унять их не было никакой возможности. Гоняться за кабанчиком нельзя — поднимет шум — и выжидать не было времени.
Захар уже готов был уйти ни с чем, но самолюбие взяло верх над рассудком. Какого черта уходить? Время еще есть, опасности никакой, что-нибудь придумает. Пожадничал, соблазнился этими несчастными кролями, теперь жди, когда они утихомирятся. Он присел у дверей и стал прислушиваться к тревожному хрюканью кабанчика.
«Чертовы кроли! — злился Захар.— Верно говорил Сенька: вора губит жадность, сомнение и самоуверенность. И безмерная смелость — гибель, и трусость—гибель, нужны спокойствие и трезвый расчет. Вот тебе и расчет, на облезлые шкурки позарился. Теперь гоняйся... А если выпустить?» Он обрадовался такой мысли и слегка приоткрыл дверь.
Кроли заметили выход и один за другим юркнули во двор. Захар свернул мешок, подобрал ломик, вытянул из-за пояса щипцы и зацокал языком, подзывая кабанчика. Перепуганный кабанчик не подходил.
«Ничего, на улицу захочешь выйти. Тут я тебя, на выходе, и приглажу»,— решил Захар и попятился из хлева.
— Стой, бандюга!
Словно кнутом, стегнул Захара этот хриплый окрик. От неожиданности он оцепенел на секунду, но в следующее мгновение рванул настежь дверь хлева, выбив ею из рук деда Евдокима старенькое ружье, и кинулся к огородам.
— Никак, Захар...— услышал он вдогонку растерянный дедов голос.
«Признал! — подумал Захар панически и остановился у плетня, чувствуя, как руки и ноги его расслабились, стали вялыми, непослушными.— Чего ж теперь бежать? Признал, старая развалина!» Он скрипнул зубами с досады и подался обратно к хлеву.
Дед Евдоким уже оправился от удара и стоял посередине двора, держа на взводе ружье.
— Што ж ты, гадина, делаешь! — сказал дед с укором.— Што ж ты делаешь-то!
— Не шуми, Тихонович,— заговорил Захар заискивающим голосом, в то же время соображая, заряжено ружье или нет.— Бес попутал, прости Христа ради!
— Стой!—насторожился дед.— Пальну!
Захар остановился. «Старый пес, зарядил-таки».
— Да я так, я ничего... Послухай, Тихонович, проси сколько хочешь. Какой тебе резон садить меня? До смерти обеспечу, у меня есть. Ну?
— Награбленным откупаешься? Не надо мне ничего от тебя. Ну-ка, шагай в хлев!
«Не отпустит,— подумал Захар, все сильнее ощущая холодок стального ломика под мышкой.— Не сговорюсь».
— Ну, посадишь ты меня, какая польза? Тебе и хуже.
— Это чего? — не понял дед.
— А того, что кинул ты свой пост, ушел с работы. По нынешним временам—это преступление. Я сяду, так и тебя не помилуют. Не колхозное ведь добро спасаешь, а? Пораскинь-ка мозгами.
Дед Евдоким задумался, даже ружье опустил.
— Верное дело, Тихонович,— напирал Захар.— Сколько хочешь? Отдам все и по гроб благодарить буду.
— Ты мне зубы не заговаривай. Ушел, значит, надо было. Давай-ка...
Договорить дед Евдоким не успел. Пинком страшной силы Захар выбил из его рук ружье, выхватил из-под мышки ломик и опустил на голову деда. Хрустнул расколотый надвое череп, и дед Евдоким беззвучно осунулся на землю.
Захар наклонился над ним и выдохнул с облегчением:
— Готов...
Он взял деда за ноги, оттянул к стенке хлева и кинулся на огороды.
Первой мыслью Захара было: «Бежать!» Но, остыв немного, понял всю бессмысленность побега.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177