— Ну, врезал!
— Десять, слышь, десять!..
— И не пошатнется.
— А со второй как надул? Я за чистую монету принял.
— Кня-язь!..
Большой двор Демид пересек благополучно, только на шляху, уже у самого гаража, его шатнуло в сторону. Не следовало, конечно, натощак глотать столько, да что поделаешь, когда ничего другого в голову не пришло. Он еще не опьянел, заявится бодрым, плотно поужинает... Все путем, все толково. Еще и с Ксюшей можно по стопарику под хорошую закуску. Заслужил нынче. А если и нет? Что он, в батраках — заслуживать? Не хозяин сам себе?
— Хозяин — ба-арин, хозяин — ба-арин...— пропел он и направился в дом.
Ксюша его встретила укоряющим взглядом, однако промолчала, только подала торопливо на стол и сказала:
— Ешь.
Ее молчаливый укор, недовольно поджатые губы сердили Демида больше, нежели слова. Злишься — скажи, найдется что ответить, так нет же, молчит, оправданий ждет. Дождется... Врезать бы разок — живо развяжет язык. Барыня, вишь ты! И на стол сунула, как батраку,— «ешь». Зафиндилил бы эту сковородку, не будь голодным.
— Ну чего молчишь? — не выдержал он.
— А что толку пьяному перечить.
— Не перечь, верно. А других слов нету? Брезгуешь? Губы поджала... Ну, выпил — принудили, душа из них вон!
— Принудили,— криво усмехнулась она.— Прямо в рот налили, да столько, что еле на ногах стоишь.
— Э-э, баба! Что ты понимаешь в мужских делах.
— Где уж нам...
Ксюша заговорила, и злость от Демида отошла. В самом деле, зачем настроение портить. Никак, выходной сегодня.
— Ладно, давай-ка еще по чарке да поедим.— Он выставил бутылку и грузно опустился на табуретку.— Где наша не пропадала.
— Да куда же тебе больше? Поешь лучше — свалишься, совсем пьяный.
— С тобой хочу.— Демид чувствовал, что пьянеет с каждой минутой все больше, надо бы поесть, но теперь, когда уже выставил бутылку и предложил ей выпить, должен настоять на своем, иначе какой же он, к черту, хозяин в доме.
— Яне буду. Ешь — стынет.
— Будешь,—- повысил он голос.— Будешь, душа из меня вон! Я так хочу. Садись!
— Не могу я, дела у меня, идти надо. — Дай стаканы. Дела-а...
— Демид, я серьезно говорю, некогда мне, завтра отчет,— сказала Ксюша твердо.
— Стаканы дай! — загремел он на весь дом. «Барыня! Ты у меня шелковой будешь»,— подумал он,
глядя на Ксюшу. Она выставила стакан, крутнулась у печи, сдернула с крючка свою жакетку и заторопилась к выходу. Этого Демид не ожидал.
— Вернись! — крикнул он, вскакивая с табуретки, на Ксюша уже скрылась в сенцах.
Демид выругался и плюхнулся на прежнее место. Ушла — и черт с ней, никуда не денется.
Глотнув одним духом полстакана водки, Демид с жадностью навалился на еду. Первый, кружащий голову хмель отошел, наступило тупое опьянение, когда все видишь, все понимаешь и кажешься сам себе трезвым, только тело наливается свинцом, а назавтра (Демид это знал по себе) ничего не помнишь. Он уминал жареную картошку с салом, хрумтел соленым огурцом, ругался про себя и все больше наполнялся злостью. Ушла, побрезговала выпить с ним, не послушалась, паршивка. Дела у нее... Какие, к черту, дела, убежала к Наталье или к Степаниде, сидит там, жалуется. Пойти бы устроить разгон, да много чести за бабой бегать.
— Придет. Куда денется, приде-ет...
Он уставился на бутылку. Хотелось выпить, но в одиночку не привык, требовался собутыльник. Не сидеть же, как болвану, молча. Хотя бы кого черти принесли, что ж он один?.. Становилось обидно и досадно, и злость на Ксюшу закипала все сильней. Убежала, не послушалась его приказа. Говорил он: ей садиться или не говорил? Го-орил! Выходит, его слово не закон?
Демид выглянул в окно, надеясь увидеть прохожего, но никого из мужиков не было, только Марфушка, мать Пет-ра Андосова, восьмидесятилетняя старуха, прэмаячила под окном. Через минуту она вошла, в дом.
— Здоров был, хозяин. А Ксения где ж?
— Ушла,— махнул Демид неопределенно.—Проходи, остьей будешь.
— Ой, скажешь! Яки з мяне гость. Отгостилася я у лю-дей, вона кладбище в гости кличет,— затараторила словоохотливо Марфушка, крепкая еще, подвижная бабка.— Отгостилася, будя з мяне... Ну, дык я апосля зайду.
— Чего апосля? Надо что — я дам.
— Дык это... за укропцем я... У Ксении был сушеный.
— Угу, за печкой где-то.— Демид размягчел, заулыбался.— Ты вот что, соседка, садись-ка. К столу садись.
— Спасибочки, Демид, сытая я.
— Брезгуешь? Соседом брезгуешь? Садись, я сейчас вот...— Он повернулся к ящику, достал еще один стакан.— По чарке с тобой, по-соседски.
— Христос с тобой! Свят-свят! Куды мне, помру,— напугалась Марфушка.
— От водки еще никто не помирал. Садись! — повысил он голос.
— Будя, тебе, будя, я сяду.— Она покорно присела к
столу, сложив на коленях худые руки.— Ты выпей, выпей, я посижу. Одному оно, вестимо, несподручно.
— Верно, соседка, несподручно. Только вдвоем. И пропади все пропадом! — Демид плеснул ей в стакан пальца на два, налил себе.— Будем!
— Очумел мужик,— прошептала Марфушка, собираясь встать из-за стола, но Демид остановил ее зычным окриком:
-— Сиди! И ты брезгуешь?
— Господь с тобой, Демидушка! Не гребую я. Што ты, што ты! Старая я для выпивок, окстись. За ради христа прошу.
— Вот и помолодеешь. Пей, душа из меня вон!
— Спаси меня всевышний,— вздохнула Марфушка, дрожащей рукой перекрестила стакан, пригубила разок и ухватилась за огурец.
— Вот это по-нашенски,— захохотал довольный Демид.— Твое здоровье, княгиня!
От второй она отказывалась не так рьяно, без упоминаний Христа, третий раз пригубила без лишних слов. Демид опорожнил бутылку и раздумывал, как бы раздобыть еще одну.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177