Вот тут-то он и засомневался: а ну как вместо получения документов схлопочет трибунал? Запутано все, крепко запутано, не поверят...
Рассказав все это Левенкову, Демид сплюнул в сердцах и заключил:
— Все у меня наперекосяк!
Он закурил новую папиросу и украдкой поглядывал на своего бывшего комбата —что скажет? Теперь от него зависело, оставаться Демиду на заводе или искать другое убежище.
— Сам же и виноват, струсил,—отозвался Левенков.— От недоверия все это. Надо было дождаться окончания разбирательства. Ведь есть люди, которые знают тебя в лицо. Могут подтвердить, кто ты на самом деле.
— Где они, те люди,— махнул рукой Демид.— А насчет трусости — это верно. Струсил! Нигде не трусил, а тут спасовал. Обидно же, черт! Все прошел, из таких переплетов выкручивался — и на тебе, у своих, у себя дома!.. Эх, славяне!.. Запутанного у меня много — как захочешь, так и повернешь.
— Вот-вот, я и говорю: все от недоверия. Ты ему не доверяешь, он тебе. Будем не доверять — пропадем. Все скопом пропадем.
— Рассуждения все это, а на деле как? Мы прошли через такое!.. И не свихнулись. Мы-то имеем право не доверять.
— Так-то оно так, Демид. Только были и другие, сам знаешь.
— Знаю, ну и что? Из-за одной сволочи тысячу измытаренных еще мытарить? Вот ты сам себе и наступаешь на носки: то — всеобщее доверие, то — «были и другие».
Левенков промолчал, не находя ответа. Ему, конечно, хочется добра для всех, такая уж натура у комбата. А Демиду своя шкура дорога, на остальное ему лично наплевать.
— Ладно, Сергей Николаевич, все это в общем да в целом... В конце концов, если хлюпик, то и закаляйся на лесоповале, учись постоять за себя. А то привыкли надеяться на дядю: вот придет он, махнет волшебной палочкой — и все в обнимочку разойдется. Не бывает такого, потому я верю только в себя. Потому и дал тягу. Короче, с документами есть надежда?
Он начинал нервничать и ерзать на лавочке. Эти разговорчики хорошо вести, когда в кармане документы и жизнь хоть кое-как, да устроена. Демиду же надо думать о другом.
Левенков не успел ответить; довольно похохатывая и тдуваясь, на крыльце появилась Степанида Ивановна, за ей — остальные. Степанида Ивановна еще раз полюбова-ась Демидом, похлопала его по плечу: «Волгарь, волгарь, еший тебя возьми!» — и зашагала в темноту, Ксюша неза-етно ушла к себе, а Наталья, сунув Левенкову телогрейку, ернулась в дом. И опять стало тихо, и опять Демид полез за папиросами, хотя во рту уже горчило от табака. Закурил, чтобы хоть чем-то заняться, унять все усиливающееся раздражение от ожидания затянувшегося ответа.
— Ты помнишь Башлыкова? — спросил Левенков.
— Какого это?..
— В сорок первом в добрушском лагере вместе были. Петр Семенович Башлыков, высокий такой, с усами.
Демид напряг память и, не вспомнив, пожал плечами.
— То ж в сорок первом...
— Ничего, это не имеет значения. Считай, что тебе крупно повезло. Башлыков у нас начальником паспортного стола и своих... ну, тех, кто через добрушский прошел, привечает.
— Значит, с документами можно уладить? — спросил Демид непривычно сдавленным голосом, сдерживая нахлынувшую на него радость.
Он не хотел показывать, насколько важно для него сейчас решить вопрос с документами, насколько он беспомощный в этом деле, чтобы чувствовать себя независимым. Это было не совсем честно по отношению к Левенкову, перед ним-то не стоило ломать коника, но такое уж было у Демида правило —ни в чем ни от кого не зависеть.
— Уладим с документами. Уладим. А завтра бери машину.
Где-то вдалеке, за дорогой, раздались переливистые, требовательные звуки знакомого Демиду с юности милицейского свистка. Он вздрогнул от неожиданности.
— У вас своя милиция?
— Да нет,—усмехнулся Левенков.—Это наш Директор сторожа подзывает. Или за кем-то послать хочет, или просто проверяет. В печенках уже этот свисточек.— Он передернул плечами.— Прохладно... Пошли?
Войти в дом они не успели: свет в окне дважды моргнул и из двери послышался виноватый Натальин голос:
— Сергей Николаевич, зовут...
— Видел.— Он чертыхнулся и проворчал с досадой: — Опять!
— Что? — не понял Демид.
— Сломалось что-то. Механик у меня — ни то ни се, самому приходится... Телефоном, как видишь, тут и не пахло, завели сигнализацию: раз моргнет — зовут начальника, два раза — меня, три — старшего мастера. Система! Ну, ты меня не жди, отдыхай, кто знает когда я там расхлеба-юсь.
Он натянул на плечи телогрейку и, не заходя в дом, направился через двор, в сторону завода. Демид проводил его взглядом и, хрустнув замлевшими суставами, поднялся с лавочки. Он устал от переездов и неопределенности своего положения, от угнетающей неизвестности и ожидания перемен, но теперь, когда наконец все начинало образовываться, впервые за последние месяцы почувствовал себя спокойно и хорошо. Будут документы и работа — хорошо, заводишко за тысячу верст от Сталинграда, неприметный, затерянный в глуши,— хорошо, это Демиду на руку. И сосны за домом шептались уже не тоскливо и безрадостно,
а умиротворенно и ласково, Навевая покой и укрепляя уверенность в себе. В Сосновке люди быстро сходились между собой. Быстро знакомились, заводили дружбу и, поработав с полгода на кирпичном, считали себя чуть ли не старожилами. Но все они жили какой-то временной, необязательной жизнью. От родных мест оторвались, нового дома не обрели — как на перепутье: и назад не повернешь, и дальнейшая дорога неизвестна. Настоящих старожилов не было, все — приезжие. И это всех равняло между собой. Тем более что в Сосновке и жило-то человек двести, не считая сезонных рабочих.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177