— У завода,— поправил Кравчук.
— Конечно, у завода. Не ловите на слове,—буркнул Челышев.
— Когда бы эти слова не переходили в дело... — Наши дела на виду.
— На виду, знаю,— кивнул секретарь.— Но суть ведь в том, что сейчас мы говорим не о заводе, а лично о вас.
Челышев поглядел удивленно на Кравчука — не оговорился ли? Было странно и непривычно слышать, как единое целое расчленяют надвое. Он не представлял себя без завода, как и завод без себя.
Это не укладывалось в голове, было неверным по существу, потому как Челышев буквально вынянчил завод, ело-, вно малое беспомощное дите, вырастил его и поставил на ноги. С нуля, считай, начинал. Гохмонская печь — сердце заводское — была разрушена, вытяжная кирпичная труба взорвана бегущими с белорусской земли фашистами, все гамовочные сараи и сушильные сожжены.-вчистую, жилья никакого... В общем, пустырь в развалинах, перемешанных с пеплом. Да и директором ли он приехал на завод? Лишь формально — директором, а на самом деле — начальником строительства. Кто знает его бессонные ночи, кто видел, как он пригоршнями глотал всевозможные лекарства, только чтобы не свалиться, не оставить завод без присмотра? Никто не видел, никто не знает, кроме Степаниды. Разве не мог Челышев подыскать местечко поспокойнее, работу полегче? Не просил — сами предлагали. Предлагали, но он отказался, как отказался бы и сейчас, и в любое другое время. Его партийная совесть, его долг тому порукой.
Как же он может, этот Кравчук, совершенно новый человек, разделять неразделимое — завод и Челышева, который сам, на своих собственных руках, можно сказать, вынес этот завод из пепла и грязи, сделал одним из лучших в районе! Нет, не укладывается в голове такое. Невозможно вести речь о директоре и умалчивать о заводе —о его делах и достижениях.
Об этом он и сказал безо всяких душевных сомнений, даже с некоторой гордостью:
— Мне странно, Андрей Владимирович, что вы говорите обо мне, отбрасывая все заводские успехи. Я поставил этот завод на ноги, я лично с двумя-тремя помощниками. И мне вовсе не совестно произносить это «я». Не со-ве-стно!—повысил он голос.
- Значит, не поняли,— сказал Кравчук с прежним спокойствием, разве что е едва заметным сожалением.— Комиссия проверяла не результаты, не итоги — они-то нам известны, — а способы их достижения. Не что, а как. Разница существенная.
— Ну-у, это уж кто как умеет, вопрос второстепенный. Потому я и говорю, что комиссия подошла не с той стороны.
— Вы убеждены, что это второстепенный вопрос? Твердо убеждены?
Челышев взглянул на секретаря с любопытством: что же он—проверяет его, прощупывает, экзаменует? Если так, то это возмутительно, молод еще проверять ветеранов, Челышев сам кого хочешь проэкзаменует. И если он никогда не занимал секретарского кресла, то только потому, что
производственник.
— Да, убежден,— ответил он.— В конце концов, цель оправдывает средства. Этим мы жили и достигли немалого. Что же касается моих огрехов в работе, то я готов за них отчитаться и, если надо, ответить. Я не привык увиливать, если в чем-то допустил ошибку. Не ошибается тот, кто не работает.
Кравчук слушал его внимательно, но с каким-то равнодушием. Оскорбительным равнодушием, словно видит своего собеседника насквозь и знает заранее, что тот скажет. Может быть, Челышеву это только показалось, потому что он сам не понимал секретаря, не мог найти с ним общего языка и оттого нервничал, был настороженным и подозрительным. В словах Кравчука он уловил знакомые нотки, примерно так рассуждал его бывший инженер Левенков — либералишко, слюнтяй. Но Левенкова можно было и одернуть, чего не сделаешь с секретарем райкома. Однако и поддакивать ему, если только это не игра, не прощупывание, нет никакой возможности. Принципиально невозможно.
— Ну, а как быть с таким, например, положением: цель, достигаемая неправыми средствами, не есть правая цель?—спросил Кравчук, уставясь на него немигающим
взглядом.
Челышев не помнил, чьи это слова, да и вспоминать не хотел. Он знал другие, проверенные в деле, прошедшие огонь и воду. Не одним десятилетием проверенные положения.
— Всякому положению свое время,— ответил уклончиво.
— Вот и хорошо, попытаемся жить по-другому, согласно времени.
— Как — по-другому? —- Без оправданий средств целями.
— То есть без учета цели? — попробовал съязвить Челышев, но только вызвал у секретаря скептическую улыбку.— Это, знаете ли, не по мне. Я привык видеть перед собой конкретную цель.
— Я тоже.— Кравчук прихлопнул по столу ладошками и: скрытно глянул на часы, не желая, видно, входить в дальнейшие объяснения.-— Ну что ж, теперь мне ясно, что комиссия в своих выводах не ошиблась.
— В каких выводах?
— Вы узнаете об этом на бюро райкома. Собственно, я и пригласил вас, чтобы познакомиться поближе, прежде чем обсуждать ваш вопрос на бюро.
— На бюро-о?!—загудел Челышев, ошарашенный неожиданной новостью.—Мой вопрос? Уже существует мой вопрос? — Он захлебнулся от возмущения.— Какое еще бюро! Вы что же это, в самом деле!
Челышев не находил слов. Первым его желанием было встать и уйти, яростно хлопнув дверью. Кравчука он уже ненавидел, не мог спокойно смотреть на него. Ненавидел его щеголеватую прическу с удлиненными висками, выскобленный до белизны округлый подбородок, самоуверенный взгляд, его клетчатый костюм, галстук, всю его холеную интеллигентность. Откуда взялся, кто такой, за какие заслуги?
И этот франт бесцеремонно создает персональное дело на него, Челышева! На признанного руководителя, всю свою жизнь отдавшего производству.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177