Вскоре он отстал и шел в одиночку по безлюдному поселку: детвора попряталась, взрослые работали, только у одного из бараков молодая женщина торопливо срывала с веревки уже успевшее запылиться белье. И еще один человек встретился на пути — сам директор завода. Тимофей помнил его по сорок четвертому году, когда приезжал за кирпичом на новую школу. С тех пор Челышев сильно изменился: постарел, окончательно истощал и теперь, тонкий и длинный, с вытянутым далеко вперед подбородком, удивительно по-
ходил на колодезный журавель. Отвечая на приветствие кивком головы, он хмуро окинул Тимофея острым взглядом, так и не узнав в нем своего «клиента».
Тимофею повезло: Ксюша оказалась дома и от дождя он убежал — первые тяжелые капли настигли его только у крыльца.
— Никак, с неба свалился? — удивилась Ксюша радостно.
— Вместе с дождиком,— ответил Тимофей в тон сестре.— Давно собирался, да все никак. Из Гомеля я, по пути.
— Вот-вот, по пути,— кивнула она с едва заметной обидой и тут же заулыбалась, будто извиняясь.— Успел от дождя? Ох, сейчас и хлынет! Ну, проходи, проходи. Обедал?
— Да не хлопочи.
— Значит, не обедал. Давай прямо к столу, еще не остыло. На работу, так и быть, не пойду, целое воскресенье над отчетом просидела.
Ксюша засуетилась у печи, громыхая кастрюлями и горшками, а Тимофей, повесив плащ на гвоздь у входа, оглядел квартиру. Проходная кухня, комнатка с единственным окном, две глухие стены, за одной из которых живут соседи, и, наверное, по вечерам слышится их присутствие, пустой, как выгон, двор за окном — все это, такое недомаш-нее, казенное, огорчило его. Каково же тут сестре после родной отцовской хаты, просторной и в то же время уютной, обжитой, с ветками яблони у самого стекла, с кудахтаньем кур у плетня и похрюкиванием поросенка в закутке... Эх, сестра, поторопилась!
— А я не рассчитывал застать тебя, на Артемку надеялся. Где он? — спросил Тимофей, отвлекаясь от нерадостных мыслей.
— У товарищей где-то.
— Демида, верно, не застану. Он семичасовым приезжает?
— Деми-ида..— протянула Ксюша с загадочной ухмылкой.— Садись-ка, пообедай,— хлопотала она, поглядывая в окно.— Ты посмотри-ка, что творится. Что творится! Положит хлеба, истинный бог, положит. И яблоки до времени обобьет. Как в Метелице уборочная?
— Наполовину убрали.
— Может, полосой пройдет...
— Скорее всего,— кивнул Тимофей, пристально глянув на сеетру.
«Поторопилась,—подумал он еще раз.—А назад не повернешь».
Дождь за окном уже набрал силу и сплошной туманной пеленой падал на землю, но грозы не было. Водяные нити, подхватываемые ветром, бились о стекло, разлетались брызгами, струились к подоконнику, шипя и потрескивая, как сало на сковородке. Громоздкая туча наползла на поселок, и в доме сделалось темно, будто в сумерки.
Ксюша щелкнула выключателем, но лампочка не загорелась.
— Замыкания боятся — отключили,— пояснила она, присаживаясь к столу.
— Мимо рта не пронесу,— сказал Тимофей и, принимаясь за еду, напомнил: — Так что Демид?
— А нету Демида.
— Как нету?
— Прогнала. Две недели, как прогнала.
Тимофей опустил ложку и уставился на сестру, не находя слов.
— Ну, знаешь...
— Удивляешься моему спокойствию? — вскинула черную бровь Ксюша.— Это сейчас все спокойно. Наконец-то спокойно! Не-не, Тима, без толку с ним, горбатого, видать, могила исправит. Распоясался опять — удержу нет. Раньше, может, и стерпела бы, а теперь Артем большой, не смолчит.
— И это что, окончательно?
— Да, окончательно.— Она задумалась на минуту.— Видишь, Тимофей, не знаю, чем и объяснить, да только не получается у нас со вторыми мужьями.
— У кого — у вас?
— Ну-у... у вдов, значит. Возьми хотя бы метелицких: у Нины Огаркиной не вышло? Не вышло. То же самое у Лиды Федулович, у Кравцовой, у Пташниковой с пристанционного поселка. И тут, в Сосновке, кого ни возьми — одинаково. Такая, знать, доля наша,— произнесла Ксюша со вздохом и, помолчав, добавила уже озорно:—А и не надо! Проживем и без вас, без мужиков. Ты не обижайся, что раньше не сказала. Передавать Артемкой — не то, сама же не могла выбраться. Проверка тут у нас была рай-комовская. Завод проверяли, а скорее всего — директора. Спроваживают его на пенсию.
— Вон оно что,— ухмыльнулся Тимофей.— Встретился с ним по дороге к тебе... Осунулся, постарел. Ну да бог с ним, ты-то как дальше?
— А что я? Хорошо. Поверишь, вздохнула после него, уверенность в себе почувствовала. Теперь ума не приложу, как раньше могла терпеть его фокусы. Все к лучшему, обо мне не беспокойся. Артемке в школе год осталось, хлопец взрослый и —тьфу-тьфу, не сглазить —толковый. Ничего, Тимофей, не одна же я —с сыном. И знаешь, по мне, ладно, может, и дальше терпела бы с дура ума. Но он же, бугай, на Артема руку поднял. Никогда не позволял себе такого, а тут распоясался. Психованный он какой-то.
— На Артема? — удивился Тимофей.—Когда же?
— Да недавно. В шахматы они играли, ну, Артем возьми да выиграй. Демид чего-то там не признал, заставил переставить. В общем, заспорили по игре. Хлопец и уперся— несправедливо, значит, нечестно. Он насчет этого принципиальный, упрется — и хоть ты кол на голове теши. Так что ты думаешь? Демид шахматы эти — об пол, А'р-темку — по скуле. Слава богу, промазал, в стенку угодил.— Ксюша вдруг весело рассмеялась, представляя, видно, как Демидов кулак попал в стену.— Артем говорит,—ка-ак врезал! Бугай он здоровый, не дай бог, попал бы. А так неделю с забинтованной рукой ходил. Поселковцы уже и
посмеиваться начали.
— Значит, после этого случая ты его и спровадила?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177