Он делает главное — выполняет и перевыполняет плановые задания, значит, и все остальное правильно. А раз так, будьте любезны слушаться и исполнять, а не рассуждать и сомневаться.
Челышев злился — злился на плохую погоду, на Степаниду, на Левенкова, этого чистюлю с нежными руками. Ему бы в белых перчатках с тросточкой прогуливаться по аллеям, а не управлять производством. Видите ли, он людей жалеет, бережет их: промокли, бедняжки, под дождиком— домой отправил, а Челышев не бережет, заставляет надрываться. А себя Челышев бережет, себя жалеет? "Да, он строг с рабочими, требует от них полной самоотдачи, но и себе не позволяет прохлаждаться — такое время. И все эти рассуждения о чуткости, мягкости, внимании — сплошная демагогия и слюнтяйство. Может, Челышев готов каждого рабочего отправить в санаторий, а где путевок возьмешь? Может, Челышев с радостью отказался бы от ночных смен, увеличил вдвое время на охлаждение камер перед выемкой обожженного кирпича, запретил женщинам катать двухтонные вагонетки, вообще прикрыл бы завод до полной механизации всех трудоемких процессов, а кто будет поднимать страну из разрухи? Может, Челышев и сам любит черную икру да сдобные булки, но вот уже третью неделю довольствуется жареной картошкой.
— Слюнтяй и есть! —прогудел он в усы, думая о Левенкове.
Левенкова он не любил и не доверял ему. Уже один факт, что тот находился в немецком тылу, делал его для Челышева человеком ненадежным. Вдобавок к этому инженер оказался хоть и аккуратным, тихим с виду, но строптивым, вздумал усомниться в правильности решений начальника, более того — перечить ему и гнуть свою линию. Этого Челышев не мог терпеть у себя на заводе. Что ж то получится: один —в лес, другой — по дрова? Нет, управлять производством должен один, и его распоряжения должны четко исполняться — в противном Челышева никто не убедит. Какой же согласованности можно ждать от рабочих, если ее нет среди руководства?'
и «Навязали либерала на мою голову,— думал он.—А инженер толковый».
Все пришли в срок, ожидали директора. Разместились в большей из двух комнат заводской конторы (меньшая — отгороженная фанерой каморка в углу — была кабинетом Челышева).
Старший мастер Петр Андосов уже успел изрядно накурить, и не терпящая дыма Ксения Корташова открыла форточку. Левенков чертил что-то на полях газеты, по всему видно, схему бесконечной откатки, и объяснял мастерам — Климуку и Волкову — что к чему. Снабженец Николай Палагин, как обычно, посапывал в углу, стараясь быть незаметным. При входе директора он встрепенулся и виновато заморгал, изображая на оплывшем лице подобие
улыбки. Челышев хмуро поздоровался, прошел в свой кабинет и снял кожанку. С первой минуты он дал всем понять, что не в духе — пусть знают и настраиваются соответственно, разговор предстоит не из приятных. Прислушался — за стеной перешептываются — и шагнул к дверям.
Все притихли в напряженном ожидании, только Андосов вел себя свободно: неспешно прошелся к окну, щелчком выметнул в форточку окурок, трубно прокашлялся и опустил свое грузное тело на скрипучий стул, проговорив, добродушно ухмыляясь:
— Погодка, едри ее...
Это сняло напряжение, вызвало улыбки, что не понравилось Челышеву: не балагурить собрались. По существу, Андосов своим тоном расхолаживал людей.
— Сколько гамовочных пустует?
Вопрос был риторическим: все знали положение вещей на заводе до мельчайших подробностей.
— Два,— ответил Андосов нехотя.
— Зимой, значит, будем чаи гонять?
Челышев угрожающе кашлянул и окинул взглядом собравшихся. Улыбки стаяли с лиц Климука и Волкова; Палагин уставился преданными глазами на своего директива. Подействовало.
— Время еще есть...
— Потому я вас и собрал сегодня.— Челышев уселся на заранее приготовленный для него стул, побарабанил
пальцами по краю стола.— Потому и собрал, что время еще есть, и упускать его мы не должны. А упускаем, ссылаясь на плохую погоду. Так, Петро Андосов? Так, так, нечего стулом скрипеть. И чтобы о погоде я больше не слышал. Сегодня — дождик, завтра — солнышко. Сердобольных, вижу, развелось... В прошлом году к ноябрю все пять гамовочных сараев уже были заполнены. И в этом должны быть, иначе к весне останемся без сырца. В общем, задача одна: заготовить сырец во что бы то ни стало! Пока не выполним — никаких выходных и отгулов. Зимой отгуляем. Платить за выходные в полуторном размере. Волков, тебе как парторгу завтра же собрать всех коммунистов, разъяснить и поставить задачу, чтобы провели соответствующую работу во всех бригадах, на всех участках. Палагин, за снабжение отвечаешь головой. Если не окажется даже каких-то, там рукавиц, пеняй на себя. Денег дам, можешь своих доставателей хоть в спирте купать, но чтобы все было. Сергей Николаевич, все ремонтные работы проводить только на ходу, в обеденные перерывы, в пересменки, чтобы ни минуты простоя. Считайте все это, та-аскать, боевым' заданием. Спрашивать буду с каждого персонально. Все. Кому что не ясно, до кого, та-аскать, не дошло?
Сейчас даже его «та-аскать» не вызвало скрытых улыбок. Не до того было. Челышев знал, что поставленная им задача крайне сложна и надо работать на пределе сил, чтобы ее выполнить. Тут без вопросов, без обсуждений — одним приказом — не отделаешься. Вопросы — пусть: ответит, но возражений не потерпит никаких. Он все продумал заранее и отлично понимает, что такое задание вряд ли выполнимо. Но он его и намечал несколько завышенным, с запасом, как делал это всегда. Такой метод себя оправдывал: если всего и не осилишь, то необходимое, во всяком случае, будет сделано.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177